Виктор Попов - ДР. Роман в трех тетрадях с вопросами и ответами

История с ухом произошла уже на взрослой зоне, куда Вову перевели на совершеннолетие. Переход этот, болезненный для многих зоновских малолеток, для Вовы прошел незаметно. В первый же день он прирезал выступившего против него «взрослого». Воры в законе замяли дело, признав его правым в конфликте, и тут же ввели в круг своих приближенных. Администрация колонии даже копать не стала. Убитый сидел за убийство, отличался буйным нравом, был из детдомовских, и на воле его никто не ждал. В оставшийся срок большинство заключенных боялись даже смотреть на Чокнутого. Досталось как раз охране, и то за дело, так что к концу срока Вову не короновали лишь только в силу молодости, но на втором сроке дело за этим не стало.

Случился он по все той же 146-й УК РСФСР с добавкой «вымогательство». Напарник Вовы получил еще и за убийство. Но оно пошло как эксцесс, и Вове как организатору его не зачли. Брали на этот раз теневика и приехавших к нему в гости пару фарцовщиков. Убийства в плане не было. Незачем. Домашний сейф с ювелиркой, коллекция импортного винила (отдельный заказ). Далее по звонкам взятой в заложники троицы еще сто тысяч сверху. С женой одного из них, привезшей деньги, Коля-напарник и попал. Зацепила она его. Хороша была. Аж слепила. Потребовал в качестве добавки к основному платежу, на раз. Не пошла. Взял силой. И пристрелил потом.

– Это зачем? – спросил его Вова.

– А чтоб никому больше…

Вова покачал головой:

– Опять.

– Что?

– Баба…

Предчувствие не обмануло его. Муж убитой, вопреки обычной практике, сдал их. Не тронули бы жену – смолчал. На самом уголовки на двадцать лет. А тут сдали нервы. И поехал Вова на очередные восемь. На месте в первый же год был коронован и очень быстро подмял под себя всю зону. Напарника, кстати, убили еще на пересылке. Теневик оплатил, как и суд ранее – оправдали. Но и его самого, несмотря на охрану и партийный статус, прикопали через год. Пристрелили вместе с детьми и родителями на отдыхе в Ялте. Коля Вове все-таки был друг. Пусть и бабник. Пусть и дурак. Но друг.

Восемь, как водится, по все тем же причинам, превратились в одиннадцать. Но это был последний срок от звонка до звонка. Потом были только УДО. Понятные для посвященных и непонятные с точки зрения закона. Наступили иные времена, когда такие, как Вова, были в цене. Его не имеющая пределов дерзость и готовность принять смерть будоражили уголовную среду. Истории о нем обрастали слухами и становились легендами. Сотни раз он выходил на разборки, грабил, убивал, похищал людей.

Однажды, направляясь на очередную сходку, он угнал танк, перегоняемый на полигон. В одиночку Ильич обезоружил экипаж, беспечно вышедший из боевой машины на перекур. На месте встречи бандит передавил транспорт конкурентов, пострелял особо не целясь из пулеметов вслед ошалевшей братве и вернул танк обескураженным военным. За неимением специальной статьи получил срок за угон транспортного средства без намерения кражи. Это была едва ли не единственная экзотическая статья в его однозначно разбойном репертуаре.

Ему, конечно, пытались отвечать. Ильич перенес шесть покушений. После одного из них он обзавелся стальным стержнем, установленным в бедро, и год провалялся в частной клинике где-то в Южной Европе. Вернулся, уничтожил заказчиков вместе с семьями и занялся прежней деятельностью.

«Успокоился» Ильич только в нулевых. Пора было. Мутный поток эпохи перемен ввел Чокнутого в элиту, где он и оставался до самых последних дней. Внешняя респектабельность не вводила знающих людей в заблуждение. Деятельность Ильича если и стала легальной, то лишь в малой ее части. Пара ресторанов, сеть магазинов и банк – лишь вершины империи, имевшей международный статус. Зарабатывали по-прежнему разбоями, вымогательством и убийствами.

Сам Ильич на дела, конечно, уже не ходил. Но степень их разработки по-прежнему впечатляла. На прежнем уровне оставалась и жестокость. Убийство детей и женщин не было под запретом, если того требовало дело. На группировке висело с десяток массовых убийств в разных регионах страны. И не одно не доказано. Слухи, слухи… Сажали изредка и только исполнителей. Ниточки, ведущие к Ильичу, обрывались, едва завязавшись. По бумагам он был чист. Задержанные молчали. Допросы самого Ильича превращались в фарс. Он просто издевался над следователями. Здесь в дело вступала вторая часть его натуры, непонятно как соотносящаяся с первой, однозначно уголовной. Дело в том, что Ильич был интеллектуалом, каких поискать. Столкнувшись с ним, я увидел перед собой человека, абсолютно равного людям моего круга. Равного по уровню аналитических способностей, общей и специальной эрудированности. И если первое еще как-то вязалось с его основной деятельностью, то второе выбивало из колеи. Как? Когда? И главное, зачем он все это узнал?

Интересы Ильича сформировались еще в детстве и имели ярко выраженный гуманитарный уклон. Ведущая роль родителей-учителей очевидна. Мама – русский язык и литература. Отец – мой коллега, историк. Дом был заставлен книгами по специальности и не только. Читать Вова начал с детсада, не оставив этой привычки до последних дней. Читал много: 50—60 страниц в день были его минимальной нормой, ниже которой он опускался только в карцере. 150—200 в обычные дни не были исключением. Всякую свободную минуту Чокнутый проводил за книжкой.

На зоне «мужики», особенно те, кто видел расправу над «взрослым», удивленно шептались, мол, так не подумаешь, что человек, а не зверь. Однако в лагерной библиотеке все же садились от Чокнутого подальше. Блатные помельче ухмылялись украдкой, пробовали читать сами, особенно то, что читал Вова, но быстро бросали – непонятно. Ни то, что читает. Ни почему.

«Законники» увлечению младшего коллеги не препятствовали. Воровской кодекс просто не имел статей на этот счет. Так что если нравится молодому, то что ж? Пусть башку ломает. Если не в ущерб общему делу, то можно. Ущерба не было. Ильич с легкостью переключался с чтения на бандитизм и наоборот. Умудрялся читать даже на деле. По слухам – даже при пытках и расправах над провинившимися и конкурентами. Просто загибал уголок странички – закладка – вершил суд и возвращался к своим баранам без потери мысли и времени.

С возрастом и изменением статуса чтение Ильича приобрело характер ритуала. На второй ходке книги ему стали носить специально выделенные из обслуги смотрящего люди. Библиотекарь лично еженедельно отчитывался о новых поступлениях. В читальном зале за Ильичом было закреплено особое место. Впрочем, бывал он там редко. Любую книгу ему доставляли прямо в камеру. Рядом с его койкой помимо тумбочки разместился не предусмотренный никакими инструкциями книжный шкафчик.