Павел Галандров - Симфония дрейфующих обломков

«А что, если и вправду взять за основу собственную работу? Превратить рутину в приключения, а мир чиновников – в фентези с московским колоритом? Черт, откуда только это во мне берется, желание все перевернуть с ног на голову? Никто во мне такого не заподозрил бы, увидев проходящим по коридорам департамента с папкой в руке и типичным угрюмо-сосредоточенным взглядом. Забавен этот мир, как же забавен!..» – носилось в неутомимой голове у Енисеева, пока сон не овладел ей.

Утро выдалось на редкость солнечным и приятным для московской меланхоличной осени. Особенно ласково оно должно было улыбнуться сегодня одному молодому человеку.

Петр безмятежно потянулся на кровати. Будильник на телефоне призывал к началу первого трудового дня на новом месте работы. Из кухни доносился заманчивый треск омлета на сковородке, в воздухе настойчиво витал легкий кофейный аромат. Молодой человек приподнялся и зевнул так широко, что его и без того пышные румяные щеки раздулись до размеров подушки.

– Вредность моя! Умывайся и иди лопать завтрак! А то опоздаешь! – раздался хлопотливый голос жены.

– Ползу!.. – нехотя прокряхтела вредность и начала нащупывать ногами тапки.

Когда Петя доковылял до кухни, скоромный, но аппетитный завтрак уже поджидал его. Жена с видом охотника, только что добывшего сопротивлявшегося мамонта, важно встречала его около обеденного стола. Обычно она вставала еще позже мужа, но в этот раз, по случаю наиважнейшего события, она снизошла до роли заботливой домохозяйки.

– Доброе утро, бурундучок! – послышалось ее очередное приветствие. – Давай, хомячь, пока не остыло!

– Почему это бурундучок? – из принципа насупился муж, хотя действительно напоминал какого-то грызуна, особенно в сонном и взлохмаченном виде.

– Ну хорошо, мустанг мой! Пушистенький! – ернически хихикнула супруга и сняла наполненную кружку с подставки кофемашины.

Петя Мустангов смутился – его всегда вгоняла в краску игра с фамилией, которая соответствовала ему так же, как ковбойский наряд – коротышке Карлсону. Однако из уст жены Тамары это звучало очень даже умилительно.

– Все собрал на работу? – поинтересовалась жена.

– Ага. Мысли собрал. Остальное выдадут на месте – госучреждение, как-никак. Блокнот, ручку, медицинскую карточку и повышенную пенсию, лет через тридцать пять. О чем еще нам мечтать, скромным бойцам государственных фронтов?

– Ой, какие мы важные! Деловой бокр! – на этот раз супруга пустила в ход любимую шутку лингвистов и преподавателей русского языка.

– От глокой куздры слышу! – не остался в долгу супруг, и, заглотнув последний кусок омлета, побежал гладить свои самые дорогие брюки.

Через сорок минут Петр Мустангов уже стоял перед своим новым местом службы – Министерством перспективных проектов, или сокращенно – Минперпро. Сначала Мустангов выговаривал аббревиатуру с трудом, но потом поймал себя на мысли, что если произносить ее выдержанно, не спеша и с расстановкой, то получалось четко и даже звучно. Почти как «угрозыск», только без трагической обреченности в звуках.

Если театр начинался с вешалки, то государственное учреждение – с парадного входа. Главные двери казались Мустангову таинственными врагами, открывающими, подобно «сезаму», путь к глубинам бесценных для чиновника сокровищ в виде правительственных постановлений и президентских указов. Сердце его взволнованно заколотилось, когда он прошел через огромные массивные двери, увитые стальными гербами и скрещенными перьевыми ручками. Казалось, будто они всем видом говорили о недосягаемой солидности заведения и муравьиной мелочности отдельно взятого человечка, семенящего по отполированную мрамору своими миниатюрными ножками.

«В самом деле, как можно не чувствовать себя особо значимой фигурой в таких величественных стенах с хрустальными люстрами и ажурной потолочной лепниной? – размышлял Петя, показывая охраннику свой пропуск. – Да, великих свершений пока еще нет, но все впереди. Главное – окружающая обстановка уже на них вдохновляет. Ощущаю уже здесь сопричастность к чему-то большому и общественно значимому!»

Мустангов, округлив довольное лицо, направился к лифту. Мимо проносились сосредоточенные сотрудники. Одна из девушек сжимала в худеньких руках папку с таким ответственным видом, будто внутри находилась инструкция по эксплуатации ядерного чемоданчика. Петя мысленно похвалил ее и лишний раз убедился в том, что заведение самое что ни на есть серьезное.

Департамент Мустангова находился на двадцать пятом этаже. Министерство находилось недалеко от центра столицы и величественно возвышалось до небес, а золоченый герб на конусовидной крыше напыщенно блестел в лучах утреннего солнца. По одной из легенд, на крыше жили ястребы, строили там гнезда, размножались и отправлялись на ночную охоту за пернатой мелочью. Однако подтвердить это никто не решался, так как, согласно той же легенде, крыша не чистилась со времен ее создания и отважный смельчак рисковал утонуть в недрах ястребиного помета…

После короткого вводного инструктажа Петю усадили за пыльный стол, на котором громоздилась папка с документами На стене за ним висела выцветшая двухметровая карта Москвы 1985 года. Слева – крупная фотография какого-то мужчины, обреченно смотревшего на сидящих в кабинете. В облупленной рамке, она очень гармонично смотрелась рядом с картой Москвы, видимо потому, что бы повешена примерно в том же году, и с тех пор до нее никому не было дела.

Напротив Мустангова сидел пожилой мужичок – его непосредственный начальник. Безжизненным взглядом он озирал свои кабинетные владения, ожидая, пока чайник на покосившейся деревянной тумбочке вскипятит воду. Старичка звали Степан Степанович Ковригин – он был легендой департамента. Петр вскоре узнал, в чем была уникальность этой личности. Степан Степаныч давно достиг пенсионного возраста и мог бы со спокойной совестью колесить по миру, принимать целебные ванны в Ставропольском крае или просто потягивать на даче лимонад через коктейльную трубочку. Однако он стойко противостоял соблазнам и продолжал ежедневно появляться в кабинете. Несмотря на «издержки характера», которая выражалась в любви к стакану, матюкам и послеобеденному сну, в нем было то, чего явно не доставало более молодым сотрудникам («желторотым юнцам», как называл их по-отечески Степан Степаныч). Старик умел виртуозно «отшивать». Отбиваться от волн запросов заявителей. Стойко огибать скалы дополнительных поручений руководства. Бороться с акулами из других департаментов, мечтающих скинуть на него всю неудобную (то есть чересчур ответственную) работу. Многолетний опыт работы сделал из него великого бюрократического гуру, закаленного в стычках с противниками. Как поэтически выразился сосед Пети по столу, субтильный паренек по имени Семен, во времена флибустьеров Степан Степаныч был бы авторитетным морским волком с загорелой просоленной грудью, глиняной трубкой во рту и пестрым крикливым попугаем на плече.