Павел Галандров - Симфония дрейфующих обломков

Петя заметно покраснел – было видно, что он теряется с ответом.

– Не парься! – успокаивающе опустил руку ему на ладонь Дронский. – Это был скорее риторический вопрос. Если бы ты сказал, что только и мечтал о жизни среди груды директив и предписаний, я бы усомнился в твоей адекватности. Душа человека не может мечтать об этом. Иначе она называлась бы не душой, а духообразуюшим винтиком бюрократического механизма, ха!

Мустангов улыбнулся, но глаза его по-прежнему выражали напряжение, будто ожидали серьезного подвоха.

– Скажи честно, Петя, – отхлебнув капучино, резко спросил Дронский и серьезно посмотрел на Мустангова. – Какая главная мысль зарождалась у тебя, когда ты выходил сегодня из нового места работы?

Мустангов закатил глаза, пытаясь вспомнить.

– Ох, брось! – поморщился Федор. – Не делай такое лицо, будто у тебя мыслительный пчелиный рой там пролетал в тот момент. Глупости! Ни за что не поверю! А думал ты в тот момент о следующем: «Какая же здесь тоска и смертельная скука!»

Петя от неожиданности поперхнулся кофе, но вынужден был себе признаться, что такая мысль в пчелином рою все же пролетала. И даже, пожалуй, доминировала.

Федор понял по лицу собеседника, что не ошибся и с довольной гримасой откинулся на подушку, закинув ногу на ногу.

– Но ты не бери в голову! – махнул он рукой, сделав успокаивающий жест. – Я здесь не для того, чтобы отговаривать тебя от службы в министерстве. А для того, чтобы познакомить с обратной стороной этой службы .

Последнюю фразу Дронский произнес необычно, в полголоса, и даже загадочно подмигнул.

– И что же за обратная сторона? – с интересом уставился на него Мустангов.

– Не торопись! Скоро узнаешь! Осталось дождаться девяти часов вечера.

Они поговорили о выставках, музыке, путешествиях. Мустангов, заинтригованный происходящим, старался больше не возвращаться к теме «обратной стороны», чтобы никого не спугнуть и ничего не испортить. Поэтому просто поддерживал разговор на отвлеченные темы. Когда часы в кофейне показали без десяти минут девять, Дронский оплатил счет, не спеша поднялся, нацепил куртку и командирски произнес:

– Ну что, мой неопытный друг? По сортирам на дорожку и вперед, навстречу новой жизни, хаха!

Они прошли один квартал, затем свернули в узкий переулок и приблизились к припаркованному у тротуара «Harley Davidson».. Сверкающий стальными цилиндрами в свете луны, он казался небольшим космическим кораблем, переоборудованным под земные цели. Мустангов присвистнул и уважительно посмотрел на нового товарища.

– Круто! Это твой?

– Нет, в комиссионном напрокат дают! Конечно, мой! Садись, сзади есть шлем.

После того, как Петя устроился поудобнее и натянул каску на свою широкую голову, Дронский с легкостью опытного ковбоя запрыгнул на стального жеребца и рванул с места. Раздался оглушительный треск, по обочинам замелькали фонари и освещенные окна столичных домов, погруженных в вечерние сумерки.

– А где твой шлем? – опасаясь на невредимость товарища, прокричал ему Мустангов.

– Мне он не нужен! Я со своим «Харлеем» уже давно нашел общий язык! – Прокричал тот в ответ. – Не боиииись!

Петя опасался, что из-за какого-нибудь угла вдруг выскочит полицейская машина и оштрафует Дронского за вождение, но, к счастью, никто ниоткуда не появился. Они мчались по улицам, вдоль набережной Москвы-реки, затем обогнули бульварное кольцо и, наконец, затормозили у одного из старинных особнячков. Петя снял шлем и отдышался – впервые в жизни он почувствовал настоящий драйв от скорости, но вместе с ним и жуткую усталость. Сердце колотилось, голова шумела, губы от волнения пересохли.

– Видно по лицу, что укол адреналинчика пошел на пользу! – невозмутимо сказал Дронский и помог Мустангову слезть с железного коня.

– Живой? – на всякий случай спросил Федор.

– Да, кажется. Главное, отдышаться…

– Ну это ничего, отдышишься. Правда, ненадолго. Предлагаю очень разок пощекотать нервишки!

И Дронский повел Мустангова вдоль особнячка. Когда они обогнули его, Петя к своему удивлению обнаружил, что они стоят перед самим зданием Минперпро, только с обратной стороны, около служебного входа. Подсвеченный шпиль терялся где-то в ночной выси, и чтобы разглядеть его, Мустангову пришлось наклонить голову так сильно, что у него заболела шея. Но Дронский поспешно взял товарища под локоть и быстро прошагал к служебному входу.

Охранник не задал никаких вопросов, лишь лениво взглянул на пропуска и щелкнул кнопкой турникета.

– Знаешь, Петя, человечество так устроено, что просто не может существовать по однообразной матрице, как другие существа природы, – говорил Федор, пока они с Мустанговым шли к лифту и ехали наверх. – Возьми кого угодно – медведя, ящерицу, божью коровку. Их жизнь протекает по шаблону – еда, спячка, спаривание. У кого-то – еще охота и борьба за выживание. Ну и смерть, делу венец. Эдакий «день сурка», как мы его условно называем. Со стороны может показаться, что и большинство людей живут так же – работа, дом, секс, пропитание. Иногда еще пиво с друзьями или салон красоты у баб – чтоб уже совсем не свихнуться от единообразия. Но согласись, как бы мы ни «устаканивали» свою жизнь, нам хочется большего. Всегда. Даже если наша жизнь насыщенна, она все равно надоест через неделю, если в ней ничего не поменяется, если с нами будут одни и те же формы насыщения.

– Звучит красиво, но на деле не всегда получается что-то постоянно менять – на это попросту нет ни времени, ни денег, ни сил, если ты занят семьей, работой… Мне кажется, такой насыщенный образ жизни могут вести только те, кто никому ничем не обязаны и не чувствуют ответственности перед своими близкими.

– Хмм, но ведь близкие тоже могут в этот момент заниматься чем-то ярким и разнообразным – тем, что интересно именно им. К чему погружать друг друга в болото обязательств, если они по сути только обезличивают нашу жизнь?

– Я не считаю свою жизнь безликой! – с нотками обиды в голосе произнес Мустангов. – Да, она не такая, как у Федора Конюхова или Мадонны, но жаловаться тоже не буду. Всегда находил, отчего получить удовольствие.

– Но при этом и ограничивал себя, не так ли? – хитро прищурился Дронский.

– Приходилось, все мы…

Мустангов хотел добавить «люди», но понял, что его собеседник ухватится за это и снова начнет свою непонятную агитацию, а потому только вяло отмахнулся.

Лифт звякнул, они вышли на самом верхнем этаже. Мустангов не успел тут побывать, к тому же он был уверен, что эти этажи, выводящие к шпилю, закрыты для посторонних ног.

Дронский уверенно, будто он ходил по собственной квартире, повел приятеля темными коридорами, проходящими мимо прокуренных подсобок.