Елизавета Скалецкая - Мы исчерпали лимит наших желаний. Беги или ты обречён

– Тише. Тебе что-нибудь врач говорил?

– Ну, мне не говорили, Я слышал, как он разговаривал с моими родителями, В общем переломы руки, рёбер, многочисленные ушибы…

В его тоне звучала недоговорённость.

– И что дальше? Я так понимаю это не всё, не так ли?

– …В общем я…

– …Ты… – Подгоняла я его.

– Я больше не смогу ходить

* * *

Я провалилась в бездну, где нет никого, я больше не могла слышать ни одного шороха, ни говоря уже о разговорах. Максим лишь отвернулся и шевелил губами. Нам стоило лишь один раз прокатиться в этой проклятой тележке, а теперь мой друг будет всегда кататься в инвалидной коляске, а я буду его везти, куда он хочет.

Я вышла в коридор, еле дыша и приводя себя в чувства. К палате подошли опечаленные родители Максима. Я никогда не видела их такими подавленными, но это логично, ведь их дитя лежит в этой противной больнице ни живой, ни мёртвый.

Тётя Юля обняла меня, всхлипывая от такого горя, а дядя Серёжа сидел на лавочке, взявшись за голову руками.

К нам подходит врач Максима. Тётя Юля и дядя Серёжа в спешке подошли к нему, ожидая положительных замечаний. Александр Владимирович, так звали врача, начал показывать снимки нижних конечностей, позвоночника и грудной клетки Максима. Было видно, что это не лучшая картина для глаз родителей, когда в рёбрах вставлены железные штыки, позвоночник будто перекрутили так, что позвонки вышли из своего строя, а ноги, будто переломанные деревянные палки, которые потом были перевязаны изолентой.

– Это, конечно, жуткая картина, но я могу вас обрадовать… Это можно исправить.

Родители Максима будто поменялись в лице, будто они нашли во Враче надежду на случившееся чудо. Они стояли, смотря на эти снимки, и не понимали, как человечество смогло достичь таких высот и дать возможность исправить весь этот хаос, который творился во плоти их сына.

– Ваш сын снова сможет пойти. Ему необходима операция, но она делается не у нас.

– А где? – спросила я своим хриплым голосом.

– В Германии…

– И сколько это будет стоить?

Мама Максима была уже готова услышать оглашение круглой суммы.

Так оно и есть.

Врач назвал ту сумму, которая была немыслимой для каждого из нас.

Эти цифры окружили голову и заставляли снова терять воздух в лёгких. Я увидела, как тётя Юля села на лавку, и закрыв руками рот, заплакала, говоря под нос, откуда им взять столько денег?

А что какается меня… Я продам всё, что можно продать, даже душу дьяволу, я буду просить весь город помочь, я сделаю всё, чтобы мы снова поставили Максима на ноги, хоть я всем благодарна даже за то, что они просто спасли ему жизнь, ведь лучше живой друг-инвалид, чем никакого.

Третий день сентября. Прошло всего несколько дней с того рокового дня. Все эти дни я ходила с поникшей гримасой. Во мне жила обида, гнев и сочувствие. Именно они заглушали физическую боль, которая оставалась фантомом для всех моих синяков, сходящих из серо-буро-малинового на жёлто-зеленоватый, для всех моих ссадин, которые вскоре покрылись корочкой мёртвых эритроцитов и лейкоцитов.

Воскресенье. Мне всё больше и больше не хочется идти в школу. Я постоянно повторяла Вике, что лучше бы ушла с девятого класса, но если бы не случилось того, что судьба уготовила для Максима, я бы снова полюбила эту школу и этот класс. Мы бы вместе с Ариной, Викой и Максом шли в школу, у меня снова бы появилось желание быть со всеми, кроме одного. Но пока этого не происходит. Все эти фальшивые лица в нашем классе… Они не поймут настоящей боли и сопереживания, ведь я видела только двоих людей, у которых эти чувства проявлялись, те же Арина и Вика, но не он. Не этот фашист, который в первую очередь должен просить прощения на коленях у того самого – его друга. Видя его с ухмылкой на его никчёмном лице, во мне всё больше и больше кипела ненависть к этому человеку, как у богов из одного мультфильма великого китайского писателя. Мне хотелось его убить, воткнуть ручку в него, долбить об стену головой, и лишь быстротечные выходные остужают во мне весь этот гнев. Но я по прежнему боюсь его, боюсь чёрного жезла в его руках, в руках, которые лишь изредка доставляли мне приятные ощущения и очень часто давали боль.

Я шла по центру города и расклеивала на остановки, столбы и подъезды листовки.

« 27.08 был сбит житель города Дроздов Максим Сергеевич 16-ти лет. После происшествия ос стал инвалидом. Но Максим снова сможет ходить, сделав дорогостоящую операцию в Германии. Врачи дали неподъёмную сумму для родителей, поэтому вы можете им помочь. Ведь каждый мог быть на их месте, и каждый хотел бы, чтобы ему помогли добросовестные люди. Помочь вы можете, обратившись в ЦРБ (Центральная районная больница). Станьте добрее.»

С каждой листовкой, я всё больше и больше пускала слёзы, думая, помогут ли Максиму и его родителям? Остались ли на этом свете добрые люди с чувством сожаления?

Расклеивая все эти листки, я оборачивалась в надежде, что люди обратят на это внимание, и они обращали, но я не могла дать гарантию, что все они помогут.

Наклеивая на столб листовку, мою руку кто-то перехватил, и я испугалась не только от неожиданности, но и от того, что предо мной стоял мужчина высокого роста, с виду 28—30 лет, с серыми глазами, короткими русыми волосами и в синей ментовской форме.

– Лейтенант Ушаков, предъявите ваши документы.

Я робко полезла в карман ветровки за паспортом и протянула его Ушакову.

– Та-ак, значит вы у нас гражданочка – Варвара Титова. Имеете ли вы Варвара лицензию на то, чтобы расклеивать какие-либо объявления, предложения и прочее?

Я сглотнула ком безысходности.

– То есть к тому, что я расклеиваю какую-то бумажку, нужна лицензия?

– Так точно.

Тогда я сильно разозлилась и разочаровалась в людях, ведь стоит одному человеку поменять мнение о себе в худшую сторону, то как бы это грубо не звучало, но ты станешь ненавидеть весь мир.

– А что если у меня нет лицензии? Что если я хочу, чтобы люди помогли близкому мне человеку?! Неужели, чтобы попросить что-то у кого-либо, нужна какая-то жалкая бумажонка?!

Я кинула в него стопку листов, которые разлетелись по тротуару, и убежала прочь. Кинула, не смотря на то, что они полетели в мента, который на первый взгляд казался добросовестным человеком, и не смотря на то, что я была ослеплена мокрой пеленой слёз, которые вскоре хлынули по моему лицу, смывая тушь с моих глаз.

Куда мне стоит бежать? Куда несут меня ноги? Но когда я добежала до того самого заброшенного здания, то вспомнила слова Игоря Прокопенко- ведущего множеств программ на Рен-TV, что наше подсознание может владеть нами больше, чем мы сами можем владеть собой. Ведь я не случайно примчала сюда, затуманенная своими слезами. Я вспомнила, как раннее была здесь, когда спасали Вику от Игоря. Вспоминая тот день, я машинально поднялась на недостроенную крышу того самого заброшенного здания. Я сошла с лестницы и направилась к окраине. Очень красиво, когда с такой высоты раскрывается безупречный вид воскресного утреннего города. В нос врезался свежий запах росистой травы, а слёзы на щеках сушил прохладный утренний ветерок.