Елизавета Скалецкая - Мы исчерпали лимит наших желаний. Беги или ты обречён

– Но когда ты пришла… он чувствовал, что все его раны заживают, и когда к нему пришёл я, он начал улыбаться… с трудом, но улыбаться.

Он протирал всё, что было в крови, но не доходя до груди. Затем он снял перчатки и надел новые.

– Я никогда ранее не зашивал, так что ты первая, и не суди строго.

Илья воткнул иглу в кожу, и я закричала. Тогда он взял тюбик перекиси и, закрыв его, поднёс мне ко рту.

– Зажми, когда будет больно, кричи в него и кусай.

– Отвали от меня! Просто уйди!

– Не хочешь так, тогда терпи.

Он воткнул иглу в другую часть раны, затягивая кетгут. Я нахмурилась и прикусила губу, сильно крича.

– Терпи.

Половина раны была уже зашита, но я не могла спокойно на это реагировать, мне было дико больно, но я как можно сдержанней вела себя.

– Ничего страшного, это почти одно и то же, что делать татуировку. Так что терпеть можно… Знаешь, я увидел однажды группу интернов в больнице, почти моего возраста, и мне тоже хотелось взглянуть на эти всякие операции… И я под видом интерна вписался в группу, которая шла смотреть и анализировать операцию. Я видел, как человеку пришивают внутренний орган, не помню какой именно, то ещё зрелище, и я задал у хирурга, чо за нить он использует, просто так для интереса, и он ответил, что это кетгут, мне нравится это слово. Кетгут. Не знаю почему, может оно такое же как и я, такое твёрдое, чёткое, серьёзное, и это оказывается пригодилось. Кетгут.

Я разжала зубы.

– Мне плевать!

Илья усмехнулся, он уже дошивал рану, как раз заканчивалась нить, и он завязал узел. Я покрылась холодным потом, и меня тошнило от такой боли. Из шва всё же просачивается кровь. Илья взял выпавший тюбик и потихоньку капал перекись на рану, которая вскоре покрылась бледно-кровавой пеной.

Он снял перчатки и убрал все аппараты в рюкзак, который висел на выступающей из стены железной арматуре. Потом он подошёл ко мне и развязал тугой узел верёвки. На моих руках красовались красные пигменты следов от верёвки и ссадины.

Шувалов резко взяв меня за кофту и, подняв на ноги, порвал её до конца.

– Нет!

– Успокойся!

Илья молча подошёл к рюкзаку и достал огромный пластырь и ту самую, родную мне и Максиму футболку с Дональдом. Он подошёл ко мне, аккуратно налепил пластырь на шов и протянул мне футболку.

– На, надень.

Он отошёл к окну, а я скинула с себя розовую кофту, которая теперь была похожа на кусок окровавленной тряпки, и поднесла футболку к лицу. Я внюхала запах больницы и одеколона Максима, но больший акцент я дала именно на одеколон, ведь у Максима всегда был приятный запах. От того, что я почти обнажена, мне стало очень стыдно, поэтому я села на пол, прикрывая себя. Надела футболку и пригладила её руками, а затем покосилась на Шувалова, который стоял у самого края недоокна. Он стоял и сбрасывал кончиками кроссовок мелкие камешки вниз, смотря на то, как они падают. Он высунул наружу одну ногу, а я уже мысленно приговаривала его: «Спрыгни. Давай, прыгай.» Но он застыл в такой позе. Я не могла понять, что у него на уме, о чём он сейчас думает. Но нога, которая всё ещё находилась на краю, соскользнула.

Всё, что я успела сделать- это только вздрогнуть от испуга. Да, именно на этот момент, как ни странно, мне стало страшно.

Я не пошевелилась, но заметила, что он не упал. Успел за что-то ухватиться, поэтому поднялся и начал часто дышать. Именно сейчас я видела на его лице страх. И это было на самом деле необычно и… смешно.

Я не стала терять ни минуты, поэтому вскочила и убежала. Не оборачивалась, сбегая оттуда.

Дойдя до остановки, я вглядывалась из под капюшона на столбы и подъезды, до которых я не доходила, чтобы расклеить листовки, но заметила, что эти листы там висели. Значит этот Ушаков всё же не бездушный, и расклеил их за меня. Хоть на этом спасибо.

Я села в автобус на место у окна, и прислонила голову к стеклу. Не обращала внимания на людей, которые смотрели на меня пугающими глазами. В голове пролетела мысль, а куда мне ехать? Домой точно не пойду, но Вика всегда меня примет в любом виде.

Когда я подъезжала к её дому, то поспешно побежала до неё, хотя даже не позвонила и не предупредила её заранее, что приеду. Вика смотрела на меня ошарашено и плача. Я как можно сильнее пыталась её успокоить. Не сказала, кто и как сделал это со мной. Я просто сказала ей, что порезалась и, дойдя до больницы, обратилась к врачам. Вика успокоилась, но даже без всяких мыслей, повторяла одно и тоже: «Варь, скажи честно, это Шувалов тебя так? Я же знаю, что это он! Почему ты как овца? Почему боишься его сдать? Он тебе угрожал? Чего молчишь?», но я настаивала на своём. Меня никто не резал. Мне никто не угрожал. Всему своё время.

Она набрала мне ванну, чтобы я смысла с себя всю эту грязь. Мне было больно купаться, но я поборола себя и силой заставила себя сесть в ванну. Она была не горячей, то что мне как раз таки и нужно.

Я помыла голову, а после тупо сидела в ванной, погрузившись в свои мысли. Я смотрела в одну точку очень долго, что мои веки начали слипаться. И тогда вспомнив, что выдохшаяся водка была вылита мне на лицо, я полностью окунулась в воду. Я чувствую, что весь слой засохшей жидкости смывается, оставляя моё лицо чистым.

Вдруг я испугалась, потому что кто-то схватил меня за плечи.

– Варь, Варя, не надо!

– Вика? Что не надо, я же просто окунулась, не переживай, я жива, ничего не случилось.

– Я просто стучала, но ты не ответила, вот я и испугалась, думала, чо ты… что ты…

Вика заплакала.

– Не плачь, всё хорошо, я жива, со мной ничего не случилось.

– Ты дурочка. Знала об этом?

– Ничего, как-нибудь проживу. Ты сможешь мне дать чистую одежду?

– Хорошо, сейчас…

Я лежала в ванной, погрузившись в этот день. Как он быстро прошёл, ведь только недавно я чувствовала запах утренней травы, смотрела на солнечные лучи, как недавно Илья играл в хирурга, на тот момент он напоминал меня в детстве, когда я резала ножницами своего маленького мишку, а потом зашивала, так сказать играла в доктора, но теперь я была на месте медведя, а Илья… На тот момент в глубине душе я почувствовала, что теперь на самом деле его игрушка. А сейчас уже шесть вечера, чуть темнело, закончив размышления, я переоделась в то, что мне приготовила Вика, и не смотря ни на что, не смотря на то, что завтра понедельник, я осталась у Вики, она разрешила мне переночевать у неё. Я не пойду завтра в школу, и мне всё равно, что будут говорить учитель и родители, но с таким швом я не пойду в школу ближайшую неделю, даже если будут контрольные, ведь их можно написать потом, а здоровье откладывать на потом нельзя, никогда.

Ближе к десяти вечера я и Вика сидели в зале на раскладном диване, смотря ужастики, а когда глаза уже слипались, мы выключили телевизор, и аккуратно обнявши друг друга, уснули, пока мои родители не приехали к ней и, со скандалом, не забрали. А ведь вечер был спокойным и умиротворённым.