Елизавета Скалецкая - Мы исчерпали лимит наших желаний. Беги или ты обречён

Вдруг моё умиротворённое успокоение прерывают чьи-то шаги и голоса. Эта заброшка эпицентр развлечений многих подростков этого города, но спрятаться мне всё же стоит.

Я присела у стенки, в которой красовалась не большая дыра. Сидела на корточках, стараясь не запачкать джинсы, смотрела в дыру, разглядывая тех, кто пришёл. На крышу взобрались незнакомые мне парни. На душе стало спокойнее, но тревожность все же осталась. Я не хотела подслушивать разговоры чужих парней, поэтому встала и пошла на лестницу, не обращая внимания на пришедших.

Вдруг какой-то юноша схватил меня за локоть, и я испугалась, ведь я совсем его не знала. У него были светлые волосы, голубые глаза. Он чем-то был похож на Шувалова, наверное вздёрнутым носом.

– Стой, что ты тут делаешь? Здесь не место девчонкам.

– Что за тупость? Когда захочу, тогда и приду. Отпусти меня.

– Нет, не придёшь, таким как ты здесь нечего делать.

– Это каким таким?

Я сделала шаг вперёд почти в упор смотря на паренька, будто мои «рога» вот-вот заденут его зализанные назад волосы.

Этот паренёк сжал мой локоть и дёрнув меня к себе сказал:– Таким – девчонкам, здесь пацанская местность, и если я ещё раз здесь увижу, то…

– То что, женоненавистник…?

Я не удержалась и толкнула его плечом.

Остальные двое парней отошли к окраине, не мешая своему товарищу.

От такого гневного напряжения я не услышала посторонние шаги, но увидела, что на плечевую часть руки этого парня лёг, тот самый зловещий и наводящий на меня страх, чёрный жезл Шувалова. У меня сразу же появилась фантомная боль на бедре, где был поставлен этим же жезлом огромный синяк. Я чувствую, что на моём лице появился страх и только страх.

Илья посмотрел на меня, как будто спросил:"Какого чёрта ты тут делаешь?". Но этот взгляд был зловещим, а не заинтересованным.

– Вадим? Не думал я, что ты с отбросами будешь разговаривать, смотри как бы ты не упал в глазах своих друзей.

– Ты знаешь эту… её?

Я пыталась вырваться, но этот так называемый Вадим, не стал меня отпускать, и тогда я применила силу. Как вам выброс из-за плеча? По-моему в самый раз, чтобы усмирить противника. Вадим взвыл, и ко мне подбежали ещё двое его приятелей, но один получил хук правой, а другой замах ногой в челюсть. Все они лежали постанывая от боли, а Илья стоял в стороне и смотрел на это всё с одобрительной ухмылкой, но он преграждает мне путь, и я не могла выйти на лестницу. По нему было видно, что он чувствовал мой страх, и каковы его действия? Просто стоять и ждать? Я смотрела на него со страхом, но в один момент мой взгляд изменился со страха на ненависть. Илья это понял и всё сильнее сжал свой жезл.

Последние минуты я не понимала, что делала. Всё было будто в вспышках гнева. Я ринулась к Илье, ногой ударила по его руке, тем самым заставляя его выронить жезл, а тот тем временем упал за край, повалила его на бетонную крышу. Бью по лицу. И ещё раз, а потом сомкнула свои руки у него на шее. В затылке появилась резкая боль, всё потемнело.

* * *

Я очнулась на каком-то старом, потрёпанном и пованивающем кислым месивом, матрасе. В гиблой комнате заброшки валялся тот же бытовой и строительный мусор, куча бычков из под сигарет, полу пустые бутылки и пустые пакетики, испачканные наркотиками.

Но в центре комнаты стоял мусор, который был самым отвратительным среди окружающего хлама. Шувалов.

– Очнулась, тварь. Я уж думал, что этот тебя прикончил, хотя так тоже будет интереснее.

Я попыталась встать, но руки были перевязанны какой-то верёвкой.

– Очень оригинально!

Попытка встать с матраса обернулась тем, что Шувалов снова толкнул меня на него. Я делаю ещё одну попытку, за что получаю какой-то палкой по колену. Крик, который исходил от меня, лишь на чуть-чуть отставал от того крика, которым я пыталась разбудить Максима.

– Не трогай меня! Не трогай!

Илья присел на корточки передо мной и стёр своей рукой с моего лица слезинку, но я лишь отстранилась от этих рук, которые оказывается ничего не могут дать кроме боли. И зря это сделала, в ответ я получила не сильную пощёчину, но всё же кожа на лице загорелась от боли, Илья сжал мою челюсть и опрокинул на грязный пол.

– Как же ты не хорошо поступила с ним. Он ждал тебя три дня, а ты появилась только на четвёртый, как же ему было больно, когда не приходит друг, по чьей вине тебя сбили.

Я не могла слушать этот бред. Как он смеет!

– Нет! Это по твоей вине он теперь инвалид! Это по твоей вине он сейчас чувствует боль от того, что его рёбра и позвонки с ногами переломаны, это по твоей вине плачут его родители! Это всё ты! Ты во всём виноват!

Илья резко взял с пола недопитую бутылку пива, и рывками вылил на меня, а я лишь пыталась хоть как-то прикрыться от этого, но чем, если даже руки перевязаны! Затем он разбил её о стену и поднёс острые концы горлышка к моему лицу.

– А знаешь, ты права. Да. Во всём виноват я, но и я первый помчался к нему молить прощения, пока ты валялась полу дохлая на больничной койке. Я ещё хотел тогда прикончить тебя, но подумал, что лучше стоитт подождать! Это я расталкивал всех этих воняющих спиртом врачей, что бы попасть к нему, это я не отходил от него три дня и три ночи, это я не спал, а следил, что бы ему не было больно, это я все эти дни ухаживал за ним! А что делала ты?! Что делала ты, жалкое создание, которое всегда следует правилам, которые нафиг никому не нужны, что за тупое правило, не входить к нему, ты не подумала об этом?! А ты знала, что он чувствовал, когда тебя не видел все эти дни?! Да он проклинал меня! Да он желал мне такой участи! Но он видел, что мне не наплевать на него, он ценил это, он знал, что я виню себя в том, что случилось, и он рассказал мне, что он чувствовал тогда, когда не ты это делала! Да, я обязан ему это делать теперь всю жизнь, но твоя вина тоже в этом есть! И ты даже не попыталась её искупить! Он сказал мне, что если я тебя увижу, то мне стоит просто пройти мимо, но я не могу. Я не могу это всё так оставить. Я сделаю с тобой то, что чувствовал он, и ты почувствуешь это всё на себе!

Я, слыша всё это, не могла поверить. Неужели это бесчувственное творение, нашло в себе каплю жалости и подарило её своему другу, но и от того, что Максим меня ждал, мне тоже становилось больно.

– Он сказал, что такая обида больнее всего на свете, что даже порезы ножа были бы для него приятнее. Он сказал, что не может дышать от такой обиды, что он теперь, падающий в бездну, инвалид. Он сказал, что если бы ты пришла к нему ближайшие три дня, то он бы забил на всё это и непременно простил бы, но я то его знаю. Он всегда простит, а я нет. Я отомщу тебе за все его чувства обиды и предательства.

Илья схватил меня за шиворот кофты и повалил на матрас. Я начала кричать от боли, потому что мои руки сжимались моей спиной, а в саму спину врезались пружины старого матраса. Илья порвал мою кофту у шеи и взял в руки разбитое горлышко бутылки. Сев на меня сверху он тупым концом горлышка чуть касаясь, начал рисовать невидимые линии на моей ключице, тем самым запугивая меня.