Игорь Голубятников - По банановым республикам без охраны

Наконец, шофер заводит мотор, жмет на газ и трогается, даже не закрыв входной двери. Из нее вскочивший уже на ходу в автобус кондуктор продолжает зычно зазывать пассажиров до Антигуа. Не знаю, как чувствуют себя те, кто залез в автобус последними, но я, сидя где-то посередине салона, на безопасном расстоянии от дверей, благодарю небеса за потоки орошающего мое употевшее тело свежего воздуха. А высунувшийся из двери кондуктор (по-местному – cobrador) на встречном ветерке балдеет, как в гамаке меж двух сосен на склоне горы!

Автобус, нырнув под мост, выезжает на бульвар, густо засаженный королевскими пальмами, декоративными кустарниками посередине и коммерческими зданиями по бокам. Банки, автосалоны, супермаркеты, кабинеты пластической хирургии, частные стоматологические клиники и прочие престижные заведения облагородили, как умели и насколько им позволил их «скромный» бюджет, прилегающее пространство.

Час не ранний, но на выезде из города пробок практически нет. Дорога после окончания бульвара карабкается вверх, петляет между утопающих в густейшей зелени особняков и элитных жилых комплексов. Что ж, похоже, здесь, как и везде в мире, народ побогаче бежит из центра в пригороды, спасаясь от грязи, вони, тесноты и надоедливых попрошаек, будь они коммивояжеры или просто бедняки.

Через несколько минут с левой стороны открывается потрясающий вид на обрамленную горными грядами долину с втиснутым в нее со всего размаху мегаполисом, поневоле заставляя отвлечься от дороги и придорожно-архитектурного великолепия.

А она, дорога, определенно заслуживает к себе самого пристального внимания и не прощает даже легкого пренебрежения. Напоминанием о неотвратимом наказании за измену служат два сгоревших дотла на дне ущелья остова грузовиков.

На начавшемся через какое-то время спуске то и дело попадаются призывы, типа «тормози мотором» и «до аварийного съезда 200 м», после которых ответвления уводят в сторону от шоссе и заканчиваются резким подъемом или просто грунтовой стеной. Повороты становятся все больше похожими на центрифугу, и на каждом из них автобусная белолицая компания ухает, как на аттракционных каруселях, а бывалые ладино только посмеиваются себе в усы, посматривая на бесполезных гринго.

Наш Шумахер, похоже, и не собирается притормаживать даже тогда, когда на очередном центрифужном витке колеса с одной стороны его болида почти отрываются от полотна, и кто-то, явно беременный, вскрикивает утробным голосом от испуга. Едва не вывалив содержимое своей коробки вместе с роженицей и азартно ухающими бледнолицыми, водила таки доводит автобус до длинного прямого участка, в конце которого брусчатка сменяет асфальт.

Зуб теперь не попадает на зуб, но слава Богу, что от новой столицы страны до старой всего-то около часа езды! Было бы больше – я бы точно забрызгал кого-нибудь из моих соседей гостиничным завтраком.

На брусчатке шофер тотчас сбрасывает скорость, и мы почти сразу же оказываемся на тихой улочке среди высоких деревьев, скрывающих в своей тени каменные заборы старых монастырей и конвентов. Всепоглощающее спокойствие, разлитое веками по кварталам колониального городка и его застывшая в напоенном кипарисами воздухе отрешенность от всяческой земной суеты утихомиривают на минуту даже буйных гринго.

Тишина, однако, остается лишь приятной мимолетностью после высадки из автобуса на рыночной площади недалеко от исторического центра. Рынки и рыночки в этом, ставшим туристической Меккой Гватемалы, городе, возникают под чутким руководством местного начальства везде. Особенно там, где есть открытые для всеобщего обозрения колониальные достопримечательности и толпы голодных на впечатления иностранных туристов. И того и другого здесь полно.

Помимо центральной площади с ее обязательным кафедральным собором, дворцом капитан-губернатора и ayuntamiento – ратушей, город изобилует соборами поменьше, часовнями, религиозными колледжами и прочими старинными зданиями, создающими полную иллюзию пребывания в испанской колонии времен пост конкисты. Усаженные вековыми сейбами , кедрами и высоченными королевскими пальмами дворы и улицы старых кварталов прелестно вписываются в общий ландшафт долины, обрамленной по периметру зеленеющими и, на первый взгляд, такими умиротворенными вулканами.

Мир этой столицы, основанной через несколько лет после завоевания Теночтитлана (ныне – Мехико) Эрнаном Кортесом , тем не менее, нарушался подземными силами не раз и не два. Да так, что в XVIII веке, после очередного землетрясения, забравшего жизни почти всего наличного населения, включая испанских чиновников, столицу решено было перенести в то место, где она по сию пору и находится.

Да и какой мир мог существовать в городе, заложенном ближайшим сподвижником вора, предателя и несостоявшегося висельника Кортеса, его талантливым помощником и учеником доном Педро де Альварадо ? Или, как его прозвали сжигаемые заживо и отдаваемые им на растерзание испанским догам индейцы гватемальского плоскогорья – Рыжим Педро .

Альварадо был направлен Кортесом на завоевание Гватемалы после того, как в бухгалтерских книгах покоренных ацтеков был обнаружен подробный расклад того, когда, сколько и что именно должны были отправлять в виде дани индейцы киче в Теночтитлан. Когда киче прознали, что последний правитель ацтеков Монтезума пал смертью храбрых на переговорах о сдаче города, они решили, что платить больше некому и закатили по этому поводу веселенькую пирушку!

Рыжий Педро быстренько собрал отряд худородных, но жадных до золота и серебра идальго, численностью аж в четыреста душ, и отправился к смутьянам на разборки в их столицу Утатлан (современный Кетцальтенанго ). Хитромудрый конкистадор понимал, что числом воинственных киче ему не одолеть, а посему заключил союз с их врагами – какчикель. Те развязали партизанскую войну в окрестностях столицы, отрезав осажденных от всех ресурсов. Утатлан пал, уцелевшие киче и ненужные теперь какчикель были превращены в рабов, а победители «хорошенько погуляли» на развалинах города.

А еще Рыжий Педро был весьма примечателен (даже среди безвозвратно дуревших от близости золота испанцев!) не только своей патологической жадностью и жестокостью, но и, прямо таки, дьявольской ловкостью.

Когда восставшие хотели пустить рыжебородому кровь с целью облегчения выхода его грешной души из бренного тела, тот воспользовался копьем, как шестом для прыжков в высоту, и таким вот неслыханным доселе методом упорхнул от своих краснокожих лекарей!