Глеб Нагорный - Длинные ноги Кафки. Сборник произведений

Командируемый уселся и застыл. Дагерротип придержал картонку на уровне его груди, после щелчка Флёр повернулся вправо. Быстродей снова нажал на кнопку и велел посидеть. Сам стремительно выбежал. Через минуту вернулся в сопровождении Перфорация.

– Все понятно, – разулыбался фотомастер, мимоходом кивнув командируемому. – По-другому и быть не могло. Я, собственно, и не сомневался, что так выйдет.

– Я два раза пробовал. Вот первый вариант, а вот второй. – Быстродей вытащил из-за пазухи снимки.

Перфораций, Быстродей и старик Даг склонились над фотографиями. Перфораций, задумчиво мотнув кипенной шевелюрой, повертел два варианта в руках и обратился к Флёру:

– Вам какой больше нравится? Там, где рубашка желтая или морковная?

– По-моему, она у меня оранжевая, если не ошибаюсь, – хмуро ответил командируемый, но на его замечание никто не отреагировал.

– С пятном пиджака или с серой дымкой? Галстук цвета тины или салатный? – справился Перфораций, нервно огладив топорщившуюся щетку светлых усов.

– Лучше, где я на себя больше похож, – подался вперед Флёр.

– А нигде, – скрипнул Дагерротип.

Перфораций усмехнулся, оголив нездоровые, но в негативе меловые зубы, и вручил Флёру оба варианта.

– Да-а-а, – озадаченно протянул командируемый, рассматривая полароидные пластинки. – Вот те раз. Что же это все значит?

– Призрачность облика, я предупреждал. Плюс быстротечность процесса, – пояснил Перфораций.

– И что же мне теперь делать? – подавленно выдохнул Флёр.

– Выбирать, – заявил Быстродей. – В третий раз еще хуже может получиться. Зато бесплатно.

– Я второй вариант, пожалуй, возьму, – без энтузиазма пробормотал командируемый.

– Нам без разницы, – отозвался Быстродей.

– Первый вариант предлагаю повесить на стене в качестве художественного портрета, – заносчиво предложил Перфораций.

– Издеваешься? – обиженно шмурыгнул Быстродей.

– А что? – парировал Перфораций. – Апофеоз твоей деятельности и всякого быстродейства. – Он взял со стола две рамочки и вложил в них снимки.

– Кр-р-а-с-с-а-вец, вылитый призрак. – Перфораций с любовью посмотрел на творчество Быстродея.

Полароидный лист отображал Флёра в четырех одинаковых жизнеутверждающих анфасах: пятно пиджака, желтая размытая рубашка, галстук в тине, на замусоренном дне – конвульсирующий мутант-Томми цвета гнилого апельсина. Лицо у Флёра отсутствовало. Две кровавые безобразные капли, нависнув над сорочкой, пытались сорваться вниз – это были глаза. На снимках, где командируемый был сфотографирован в профиль, вообще кроме серого пятна пиджака ничего не было.

Внизу каждой фотографии виднелись цифры, но отчего-то они выстроились в кривую линию, и понять, что это было за число, не представлялось возможным. Кривая отдаленно напоминала расплющенную горизонтальную восьмерку с рваными кольцами – символ бесконечности.

Перфораций попросил у Дагерротипа столярные инструменты, вышел из комнаты, выбрал самое видное место в приемной, вколотил гвоздики и повесил на них рамки.

– Сними немедленно, – запротестовал Быстродей.

– Глупый ты, – оборвал его Перфораций. – Посмотри, как хорош. Выражение лица отсутствует. С фоном сливается. Да и непонятно, честно говоря, где тут фон, где тут он… Разве не к тому мы в Здании все стремимся? Ты еще за это отображение премию получишь.

– Думаешь? – Быстродей с сомнением посмотрел на шедевр.

– Уверен. В искусстве что главное? Не выделяться и делать все как можно быстрее, – заявил Перфораций. – Вам не пора? – прервавшись, обратился он к Флёру, который угрюмо смотрел на рамки, нервно теребя второй вариант: с дымчатым пиджаком, морковной рубашкой, абрикосовым Томми-Тимошкой в салатных водорослях, с вытаращенными, возбужденными – какими-то абстинентными – глазами на пустом месте.

– Ухожу, ухожу, быстродеи! – обозлился командируемый и, хлопнув дверью, покинул помещение.

– Очень нам нужна ваша рожа! – проорал ему вслед Быстродей, поправив покосившиеся от удара рамки.

– Обиделся. – Дагерротип покачал головой и повернулся к Перфорацию: – Какую надпись сделаем?

– Так и напишем: «Без лица, или лицо каждого. Top-model Flor», – предложил Перфораций.

– Лучше только последнюю фразу оставить. Завитьевато получается, – заметил Быстродей.

– Как хотите, мне все равно, – отмахнулся фотомастер. – Только без первой фразы весь смысл теряется.

– В чем же смысл? – озадачился Дагерротип, взглянув на вставленные в стенные кляссеры фотографии.

– В том, что все мы призраки. Наше прошлое убито фотографиями, наше настоящее – заряженная пленка, а будущее – закрытый объектив, и кадр еще не отснят, – с претензией на философию промудрствовал Перфораций, задумчиво посмотрев на стену с ликвидированными и сданными в архив. – Посмотрите на наше желание отличаться от других: заостренные черты лица, выпяченные скулы, всезнайская ирония на губах и злоба, всеразрушающая злоба в глазах. Только на самом деле – за всем этим кроется страх. Страх быть непонятыми. Страх потеряться в общей массе. Страх, что плечами затрут. Вы не замечали, что многие долго не могут найти себя на стенде, когда приходят за снимками? Это потому, что одеты все одинаково, – по неписаному правилу не отличаться в анкетах. Это оттого, что не только однообразная форма убивает лица, но зачастую и простой серый галстук. Это оттого, что улыбаться нам – по тому же неписаному правилу – запрещено. Вот и получается в итоге одно глупое затравленное лицо. Так что лучше так, призраком – без лица… В массе своей, в желании быть неповторимыми, но при этом оставаться похожими на других, мы, к сожалению, одинаковы, а значит, нас нет, – резюмировал фотомастер. Коллегам после этих слов показалось, что над Перфорацием на мгновение вспыхнул нимб. Вспыхнул и погас.

– Ну, не знаю, не знаю… я как-то этого не замечал, – Быстродей пожал по цвету и форме неясными плечами.

– Это потому, что молод еще – спешишь, – наставительно произнес Перфораций. – Остановись – сделай стоп-кадр и посмотри… Посмотри на заносчивых, целеустремленных и самоуверенных. Знаешь, что за всем этим таится? Комплексы, страх и неуверенность в себе. Ты слышишь чеканный шаг? Это – пошаркиванье. Точно тебе говорю, Быстродей. Прислушайся.

В этот момент, точно по заказу, дверь широко распахнулась, и в приемную вбежал нахрапистый тип в линялом костюме, в отутюженной белой сорочке с двумя равнобедренными треугольниками воротничка, между которыми гордо висел какой-то бесцветный шнурок. Костюмные брюки были коротковаты, рукава пиджака – слишком длинны. Не шлейфом, но потрепанным хвостом за ним тянулся терпкий запах дешевого одеколона. Несмотря на то, что тип был вполне осязаем и не лишен отличительных черт – резкий визгливый голос, нервная походка, чуть заметная ямочка на подбородке, – казалось, что приемную заполнило бесцветное бесформенное пятно с ничтожной «серебряной» нитью.