Глеб Нагорный - Длинные ноги Кафки. Сборник произведений

– Что, не веришь? Думаешь, набрался старик? А я ведь хоть и не совсем трезв, но в полном рассудке, если то, что мы подразумеваем под ним, является рассудком. Ладно, давай. – Эвтаназ раскраснелся, жадно сглотнул слюну, мысленно лишил Циррозию халатика и произнес: – Кто там у нас следующий?

– По списку – некто Флёр из отдела лингвистики, – откликнулась Циррозия, справившись в картотеке.

– Зови, – магистр спрятал под стол колбу и мензурки. Проводил жадным взглядом колыхающую бедрами и печенью Циррозию.

– Следующий! – открыв дверь, крикнула она в пустоту и вернулась. Нагнулась и принялась искать в столе завалявшуюся ручку. Над столом виднелась только циррозливая прическа. На какой-то миг Эвтаназу показалось, что на голове ассистентки шевелятся щупальца медузы 36 36 Медицинский сленг. Так выглядит печень, «битая» циррозом. . Он безумно замахал перед собой руками, несколько раз зажмурился, ущипнул себя за палец, а когда открыл глаза, перед ним стоял ввалившийся из пустоты полупрозрачный командируемый.

– Выделения, потливость? – сразу приступив к делу, поинтересовался Эвтаназ, указав на стул рядом с бормашиной и хирургическим столом. – Навязчивые идеи, слуховые галлюцинации, симптоматические психозы? – Кинул быстрый взгляд на Циррозию и с облегчением выдохнул. Видения исчезли – ассистентка меланхолично заполняла карточку Флёра.

– Призрачность и тяга к самопознанию, – присев, отозвался командируемый в манере Эвтаназа.

– Понятно, – уныло протянул магистр, откинувшись на спинку стула. – Экзистенциальный психоз. Давно это у вас?

– Всегда, – твердо ответил Флёр.

– Э-э, – нагнулся к нему магистр. – Что ж вы себя не бережете?

– Что я… Все мы тут – нереализованные экзистенты, – устало и горестно ответил командируемый.

– Философская интоксикация, ясненько, – резюмировал врачеватель. – Чувствуется костлявая рука старого развратника с перегоревшими «предохранителями», – намекая на фанты, которыми приторговывал Амадей, прогундосил Эвтаназ. – Общались небось?

Флёр утвердительно кивнул.

– И многое он вам наговорил – широкоуст наш, но маломозг ? С него станется. Сам кашу заварит, а нам – расхлебывай… И вообще, – заметили? – очень он свои мысли сумбурно выражает, а нередко и вовсе себе противоречит… У него всегда так: есть два мнения – одно его, другое – неправильное. Он, знаете ли, из тех, кто понимает, что все мы разные, но почему-то никак не может взять в толк, отчего мы на него не похожи. Что и говорить, старость – она противоречива… И эта его манера дурацкая: « Мымозы здесь мыазмы , морали здесь маразмы…» – «проыкал» магистр. – Как вам, ушкó не режет?

– Да, так… – неопределенно сказал Флёр. – Я, правда, не помню, чтоб он такое говорил.

– А вы б не слова слушали, а многоточия… Там, где лица-ягодицы, – полагаю, он вам о них поведал, – Эвтаназ задумчиво пожевал губами и обратился к Циррозии: – Пропиши-ка ему, милочка, литературное голодание, должно помочь. И побольше гуляйте, дружок. Дышите…

– Угарным газом, – прыснула ассистентка, но тотчас смутилась под жабьим взглядом Эвтаназа и быстро застрочила.

– Развлекайтесь, блудите, – продолжал магистр, – нецензурно выражайтесь, не пренебрегайте алкоголем. Словом, максимум девиантности в поведении. Как рукой снимет, обещаю. – Эвтаназ окинул командируемого пристальным взглядом. – У меня всё. Свободны.

– Подождите, как все? Вы меня, видимо, неправильно поняли, я не из-за Амадея пришел, я сам по себе, – запротестовал Флёр. – Меня к вам из отдела лингвистики направили, на вакцинацию.

– А что, подцепили чего? Сыпики, прыщики, шанкрики? – Магистр вытаращил глаза и страшно заухал: «У! У!..» – затем, под хихиканья Циррозии, выпалил: – Так что с органоном-то у вас? Вирус А? Гепатит В? Палочка Коха?.. Бледная? Гонококк Нейссера?.. Мокрая инфлюэнца? Гадким гриппером не страдаем?.. Брюшнячком не балуемся? Забубонной чумой не злоупотребляем?.. Ладно, ладно, шучу я. Вижу, вы у нас чисты, как руки патологоанатома. – Эвтаназ жутко и раскатисто загоготал, а Флёр залился девственным румянцем. – Так зачем вас прислали-то, что, в отделе вирус бродит какой?

– Вроде бы нет. Но… понимаете… Я – командируемый. Из Здания. Мало ли чем Они там болеют, – повторил Флёр слова мадам Литеры.

– Во как, слышала? А то я уж решил, что у него хобби такое – без нужды лечиться… – Эвтаназ переглянулся с ассистенткой и незамедлительно вытащил из-под стола колбу и две мензурки. Порылся в ящике стола, вытащил третий сосудик, дыхнул, прочистил полой халата запотевший стекляш и поставил на стол. Молча разлил.

Циррозия прошла к двери и закрыла ее на щеколду. Затем направилась к покрытой лишаями раковине с отбитой эмалью, сполоснула под протекающим, капающим на мозги, краном граненый стакан, стоящий на стеклянной полочке под треснувшим зеркальцем, вернулась к столу и налила из графина воды.

– Пейте, – приказал магистр. – Глоток, задержали, и сверху – воды. – Давайте, за упокой, не чокаясь.

Флёр, ни слова не говоря, поднял свою мензурку и впервые приобщился к «нектару» зеленого змия. По прозрачной глотке потекла маслянистая жидкость, глаза выпятились, заслезились, голос задубел.

– Это что такое? – хрипло спросил он, после того как залпом осушил стакан воды.

– Расщепитель сознания, щелочь души. Чтоб действительность мозги не резала, – изрек Эвтаназ и, не запивая, опрокинул свою порцию.

Циррозия последовала его примеру, но все же плеснула из графина воды и сделала кроткий короткий глоток. Оба залучились.

– А почему – за упокой? – справился командируемый.

– Потому что Оттуда еще никто и никогда не возвращался, – невесело отозвался Эвтаназ.

– А я слышал, будто бы многие вернулись.

– Ага, еще как! – проскрежетал магистр. – Но какими?.. Так что сейчас кто в архиве, а кто и в утиле.

– И что они там делают? – полюбопытствовал Флёр. – В архиве?

– А кто что, – лениво ответил Эвтаназ. – Орут в основном. Квинтэссенцией всего этого бреда можно считать следующее положение: «Нас нет. Есть Они. Мы – Их отображение». Собственно, на этом все и помешаны. Есть, конечно, латентные сумасброды, которые ни в архив, ни в утиль не попали, и все еще продолжают работать в своих отделах. Но что-то я не больно им верю. Тихие какие-то, с мистическим блеском в глазках. Знаете, такой неприятный задумчивый взгляд, будто бы в нем тайна Миро-Здания заключена. И такое «ну-ну, рассказывайте мне…» в глазах таится… Но мы их не трогаем. Мирные, исполнительные, никому не мешают, ни с кем почти не общаются. Одно слово – латентные. Или вот еще что… Вы когда-нибудь слышали об отделе клумп?

– Клумб?

– Клумп! – повысил голос магистр.