Глеб Нагорный - Длинные ноги Кафки. Сборник произведений

Как правило, этот архитип отличается излишней чувствительностью, самобичеванием и склонностью к лукавому мудрствованию. Это чрезмерно ранимый тип – он не переносит грубости, бурно реагирует на пертурбации, происходящие в отделах, плохо приноравливается к новой обстановке, страдает повышенным уровнем пессимизма и надуманными болезнями всех тщедушных интеллигентов и лиц, вопящих на каждом углу о своей принадлежности к бомонду. А именно – мигренью и люмбаго. У остальных же, не относящих себя к околокультурным кругам, просто изредка побаливает голова и случаются прострелы.

Все бы ничего, но, как говорилось ранее, он – Творитель, а стало быть, наделен неуемной тягой к реализации заложенного в нем творческого потенциала. Что бы он ни делал – писал, лепил, рисовал, – озабочено, в противовес собственной психической ущербности, выявлением пороков Здания. Чтобы окончательно не тронуться умом, архитип Творителя, будучи стойким мизантропом, старается собственные изъяны души и тела переложить на лист бумаги, холст или глиняную лепнину в виде извращений, царящих в Здании, карьеризма и откровенных патологий, якобы имеющих место на этажах. Если Творитель еще не окончательно за-творился в своей сумасшедшей скорлупе и в Здании имеет какую-нибудь должность, то для того, чтобы перебороть в себе неизгладимое желание прославиться и занять ведущее положение в отделах, он кидается в беспросветные запои и блуд. Подсознательно он понимает, что часть души ведет его на пьедестал почета, и ему на самом деле страсть как этого хочется, но другая часть ему говорит, что как только он воцарится на верхних этажах Здания, то будет лишен творческого потенциала. И душевный диссонанс, происходящий из-за подобной несовместимости творческого начала и трононенасытности, приводит к тому, что он должен лишиться чего-то одного – или своего имени, или места в Здании.

В большинстве случаев архитип Творителя лишается второго, но все-таки мечта о венце в нем теплится, а поскольку венок на него могут возложить только служащие самого Здания, с которыми он порвал, то и выходит, что он начинает их клеймить, наделяя собственными неполноценностями. Дело в том, что поскольку Творитель от Здания в некотором смысле оторван, то абсолютно не понимает процессов, которые в Нем происходят. Поэтому объективно оценивать происходящее не в состоянии. Интуитивно лишь, проводя параллель между собой и служащими, он догадывается, что все мы похожи, а значит, в чем-то одинаковы. Заблуждение его заключается в том, что ущербные качества, присущие ему самому, Творитель применяет ко всем без исключения; что же касается положительных зерен своей души, то он не может наделить ими Контингент, поскольку тот его отверг, а стало быть, является врагом номер один.

Бывает, правда, что некоторым из Творителей везет, и со временем они вливаются в ряды служащих на правах высокопоставленных лиц. Казалось бы, нет теперь места той дисгармонии, которая была ранее в их душах, но дело в том, что время, которому они посвятили свое «творчество», нацеленное на борьбу с силами этажей, не прошло для них даром. Они, как говорилось, за-творились . К ним уже не пробьешься.

К сожалению, такой тип не поддается лечению, поскольку начинает вытворять в юном возрасте, еще не будучи известным. И о его «успехах» никто не знает. Когда же узнают, обычно бывает слишком поздно, Он сформирован, и вытворять превратилось в его пагубную привычку. А вместе с другими, не менее пагубными привычками, он превратился в окончательный архитип Творителя, и его уже невозможно вылечить. Обычно Творитель одинок, и кончает свои дни в полном забвении… Вообще так скажу: особь может казаться весьма и весьма неглупой… пока что? Правильно, пока не начинает творить.

– Неужели тому нет никаких противоядий? – спросил Флёр, наступив на чьи-то испражнения.

– Только одно – либо держать свои мысли при себе, либо из Творителя стать Творцом. Но даже тут могут быть подводные камни. Большинство таких особей становятся латентными. Мы их не лечим. Во-первых, их невозможно признать умалишенными, поскольку они признаны, за счет своих творений, здоровыми, что само по себе абсурд, так как содержание произведения вовсе не связано с психическим равновесием исполнителя. Можно создать шедевр реализма или символизма, но при этом быть ярко выраженным шизофреником. А во-вторых, власть их творений настолько сильна, что какими убогими бы ни были их произведения, служащие не дадут их в обиду, ибо Творители – фавориты Здания. Вероятно, в данном случае следует говорить и о психической болезни фанатов Творителя. Но повторюсь, это еще не означает, что фавориты Здания внутренне не принадлежат к архитипу Творителя. Ведь искусство, оно, по сути, очень и очень субъективно. И нередко случается так, что за латентным типом скрывается пробившийся Творитель, которого по непонятной причине все считают Творцом. Знаете, как бывает: напиши вы серое Погасшее Окно первым, все крикнут: «Гений!», нарисуй вторым, загорланят: «Клякса!» Тут ведь как: кто первый, тот – мольберт, кто второй – тот пенал для старых идей: «Ответим на серый квадрат рыжим зигзагом», – смешно, право… А вдумаешься, следовало ли вообще быть первым… Ведь нередко, а порой очень даже и часто, по крайней мере, чаще, чем бы этого хотелось, многие «Творцы» сами не состоялись, но их состояли , если вы понимаете, что я под этим подразумеваю. Иными словами, за кавычками скрывается самый настоящий кондовый Творитель. Не Мастер, но – делатель, не прозаик, а – прозаист. Ибо здоровье – оно только в классике, а все эти «измы» – все это хвори и немочь. – Эвтаназ с минуту помолчал, а потом добавил: – Но, что самое удивительное, я так и не разобрался до конца, опять же из-за субъективности искусства, кого же считать Творителем, а кого – Творцом? Ведь есть и те, которые, талантливо написав одно произведение, начинают заниматься самоплагиатом, меняя имена героев, места событий, арки на обелиски, коньяк на абсент. Романы в итоге у них получаются как под копирку. Но знаете, они тем не менее навеки останутся Творцами, поскольку у Творителя нет даже того первого, триумфального, произведения, с которого можно было бы копировать последующие… Словом, очень, очень зыбкая грань между ними… Тем более что большинство Творцов, да будет вам известно, тоже с «левой резьбой».

– В таком случае я не понимаю, как же вы их отличаете? – изумился командируемый, на ходу пытаясь оттереть измазанную (не кофейной гущей) подошву о плинтус.

– А вот тут есть кое-какие подвижки, ибо у Творителя «резьба» сорвана полностью. Более того, у него даже не тараканы в голове, а тараканьи экскременты, – откликнулся магистр, зыркнув на штиблет Флёра. – Удивительно, как это он умудрился? Он же в другом месте сидит… – Эвтаназ удивленно пожал пухлыми покатыми плечами и продолжил: – Так вот, постараюсь всё-таки более популярно объяснить… Как только вы увидите, что явный интроверт корчит из себя экстраверта, коммуникабелен до навязчивости, постоянно твердит, что этажи следует крепить не параллельно фундаменту, а перпендикулярно, физически слаб, но при вливаниях бугрится, сексуально озабочен, а на поверку готов ублажить только графоманскими стихами; когда по утрам вдруг впадает в депрессию и подумывает о «руконакладстве», да еще, ко всему прочему, что-то там вытворяет – пишет о суперсубъекте, отрицая при этом значимость объекта, – знайте: это Творитель. Не ощущая полноты жизни, он пытается испробовать все ее соблазны; закомплексованный и нерешительный, склонный сомневаться в своих поступках, он страдает тяжелыми агрессивными разрядами и несдержанностью. Творитель, с одной стороны, пытается вести себя как окружающие, но с другой – его, на первый взгляд, казалось бы, нормальное поведение в какой-то момент вдруг начинает приобретать изощренную, болезненную, утрированную форму. Он эпатирует – одевается не так, как все, говорит не то, что все и ведет себя иначе, чем другие. Для него важно отличаться от остальных, но в то же время быть вместе со всеми. С другой стороны, он слишком раним, чтобы жить в Здании, и часто его жизненные всплески заканчиваются весьма печально. Рано или поздно он погружается в себя, занимается самоанализом, – а для подобного типа самоанализ – причина всех несчастий, – начинает вытворять, уединяется в закоулках Здания, рвет со служащими, но, как говорилось ранее, он тщеславен и амбициозен, он алчен до славы и признания; душа болит, хочется одновременно и создавать устои, и рушить, и быть на вершине этих устоев, и вдруг – щелк. В мозгах начинаются необратимые последствия. Он превращается в Творителя. Литературный бицепс пульсирует, трицепс стиля выкореживается… этакий творческий бодибилдинг. Но, замечу, эти черты во многом относятся и к Творцу, ибо без рефлексии и самокопания не бывает настоящего искусства. Но – тут, думаю, главным отличием является выстраданность. Творец на самом деле страдает и никогда, повторяю, никогда не считает себя Творцом. Ну там, в закоулках сознания, где-нибудь глубоко в себе, он догадывается, конечно, что мозжечок его не без гениальных извилин, но одновременно очень-очень боится себе в этом признаться. Понимаете, он знает одну истину: Творец – Один. Признаться себе в том, что ты Творец, – это значит сказать себе: я – бес. А вот что касается Творителя, то тут никаких сомнений нет: просыпаясь и засыпая, он говорит одно: я, я, я… гений, гений, гений… Других нет и не было. Меня не переплюнуть, лучшего не будет. А Творец твердит себе – Он, не я. Я – пустозвон, проводник, ничто… Я ушел – Он остался. Что говорит себе Творитель? Его нету, есть – Я… И еще одно: нельзя писать о любви, если сам не любил. Так вот, Творитель – пишет, а Творец – любит… У Творителя – трехдневный насморк, а у Творца – вечная боль. У одного всего лишь ветреная поверхностная страстишка, а у другого – суховейная всепоглощающая страсть… Ибо творчество выболеть надо, выстрадать, тут аспирин и прививки не помогут, тут только одно – до конца, как бы больно оно ни было, и как бы вас ни заплевывали со всех сторон сморкачи с аденоидным своим творчеством и гунявым гением… Кстати, Творец, в отличие от Творителя, всегда недоволен своими произведениями, ибо пытается достичь недосягаемого – Идеала. Его все время, вплоть до запятых и многоточий, что-то не устраивает. В этом, конечно, где-то его трагедия, поскольку достичь Идеала вообще невозможно. С другой стороны, согласитесь, такой подход, как минимум, заслуживает уважения… Ну а Творитель полагает, что он сам, его «творчество» и Идеал – все это синонимы… Вот если я вас спрошу: «Пишете ли вы?» – а вы мне ответите: «Нет, ящики гружу», – тогда, может, я вам и поверю, что вы Творец… Ибо это очень тяжелая работа – «грузить ящики». Многие этого не осознают, большинство считает, что писать – это значит буквы в слова соединять, а слова в предложения. Вот поэтому они и Творители. В отличие от последних, Творец понимает смысл фразы «Не кантовать!» Поэтому грузит аккуратно, с любовью, с дрожью в руках. Ибо не ведает, что там, в ящиках, за дар припасен – комедия ли, трагедия? проза, стихи ли? А для Творителя все едино – пошвырял-пошвырял ящички, и ладно. Брутто, вроде, как и у Творца, а вот нетто-то и нету. Простите велико душно за навязанный каламбур… И что немаловажно: для Творителя важно «сколько», а для Творца «как». Ибо только графоман не боится «чистого листа»… – В этот момент Эвтаназ задумчиво посмотрел на голую стену архива и передернулся. – Вообще, если использовать музыкальную терминологию, «сколько» – это всего-навсего однодневный шлягер, а «как» – это уже многолетняя песня. Разница, как вы понимаете, колоссальная. При этом Творитель всегда поучает, ибо думает, что познал истину, а Творец лишь констатирует существование лжи… И в итоге получается, что Творитель через мнимую истину становится лжецом, а Творец через констатацию лжи постигает истину. Вот такие парадоксы случаются… И знаете что, я еще ни разу не встречал графомана, который не считал бы себя замечательным поэтом или прозаиком… не самовыродком, а самородком… – Тут магистр повел носом, пробурчал: «Попахивает. Ну да ладно». И продолжил: – Ну а самое главное их отличие в том, что у Творца за глубиной фраз скрываются два, пять, десять подводных течений, зачастую не известных самому автору. У Творителя же, даже если он не отъявленный дилетант, – кстати, некоторые Творители нередко имеют академическое образование, – все на поверхности, без глубины и волн… так… мелководье, штиль… Но это надо не читать – это надо чувствовать… И научиться творить невозможно – плюньте в лицо зашлакованным филологам, которые заявляют, что буква – это знак азбуки, а запятая – знак препинания, плюньте, не стесняйтесь… Они в этом ничего не смыслят… Навязывая правила, они тем самым убивают литературу. Видимо, поэтому среди филологов очень мало Творцов… Все больше юристы и медики, – Эвтаназ самодовольно улыбнулся: – Да-да, именно медики… Я вот тоже подумываю на досуге за мемуары взяться… много всего накопилось… опыт, страдания… Как думаете, получится? Не отвечайте, сам знаю – кому дали клизму, за перо браться не стоит… О! Кстати, пожалуйста… Как поживаем, дружище? Как невроз поэзии? Как цирроз прозы? – Эвтаназ нагнулся над каким-то астеником в очках с толстыми стеклами, в войлочных тапочках, полосатой пижаме и с цепью на щиколотке. «Серебряная» нить у него походила на чернильную кляксу – темную и расплющенную, с множеством расходящихся в разные стороны отростков.