Дмитрий Завадский - Буду популярен после смерти

День самой грустной радости
На пыльных полках у многих лежат черно-белые фотографии,
На них невеселые люди, военная техника, форма с наградой.
Нам оставили память тех дней в кинолентах, учебниках,
Вот и знает мое поколение о лагерях и про битву под Сталинградом.
Много людей полегло: кто за будущее твое и мое, кто по приказу,
Кто по случайности в землю в конце только слег, а кто-то и сразу.
Как свистят смерти пули и выглядят рваные раны,
Как стонут в больницах солдаты и как выживают детишки,
К счастью, с тобой мы, мой друг, ничего абсолютно не знаем,
Но лишь день посвятить в году памяти точно не будет ведь лишним.
Прогремит вам салют в день Победы! Спасибо, родные!
Мы запомним навеки, какой заплатили вы счет.
Среди прочего зла, что творится везде и повсюду отныне,
Запомним, что нет на всем свете страшнее войны ничего.
Мы запомним подвиги и не забудем имен, не забудем сражений названий.
Мы забудем только то, что своих же грабили партизаны…
Мы забудем совсем имена предателей и капитанов-бездарей,
И прежде чем восхвалять за доброту всех наших и быть лжецами,
Мы вспомним: фашисты дедов, как капусту резали,
Но и наши деды ведь делали то же самое…
Прав и не прав – в военное время неважно.
История вечно лжет, приобретая любой узор,
Но я точно знаю: для человечества в нашем мире, любая война – позор.
К счастью и к сожалению, от неведения и от знаний,
Празднуем вместе траур. День – девятое мая…

Десять лет без твоего «привет».
Десять лет, словно три мгновенья.
Я купил бы в прошлое билет,
В нем бы стал твоей верной тенью.
Десять лет назад я ушел совсем,
Я повел себя, будто не мужчина.
С тех пор бьюсь в очертанья стен.
Десять лет прошло. Отметим годовщину?
Я смирился? Да. И любил других.
Рвал зубами эту расставанья нить.
Я пытался видеть в каждой из них,
Лишь твое лицо. Тебя не забыть…
Десять лет прошло. Как же тяжело,
Видеть твои фото, свадебные фото.
У меня к тебе, видишь, не прошло.
Как смириться: у тебя не я, а кто-то…

Дети капучино. Дети глупой мамы.
Дети тюрем, секонд-хендов, дети мелодрамы.
Дети капучино. Дети из детдома.
Дети улиц, интернета, мака, ацетона.
Дети капучино. Дети из кофейни.
Дети бизнеса, кредитов, дети развлечений.
Дети капучино. Дети пситеррора.
Дети грязи и разврата, наготы, раздора.
Дети капучино. Дети «время-деньги».
Дети фитнеса, протеста и уродства в сленге.
Дети капучино. Дети путешествий.
Дети извращенства, гомосексуальных шествий.
Как вы мерзки все же, дети капучино!
Вы больны, противны, злы. Вы неизлечимы.

Дзесьці шчасце маё згубілася,
Мяне блытае задаволенасць.
Мару, каб многае зараз забылася,
Каб загінула ўвогуле стомленасць.
Трэба крочыць далей, наперад.
І змагацца патрэбна заўседы,
Супраць зла, супраць новага мэра,
Не чакаць непатрэбнай няўзгоды.
І я крочу далей, і з усімі сябрую,
І кахаць мне людзей падабаецца.
А калі дастаю зброю і крыўдую,
Думай так: дык ён проста гуляецца!
Я жывы. Не забыў сваю родную мову.
Мне краіна магутнаю снілася.
Ведай: зробім для ўсіх пабудову,
Хоць і шчасце маё згубілася.

Дикие нравы буйной головы тебя отчаянно выбрасывают вон.
Шепча от злости, брызгая слюной, ты выделяешь яд.
Я продолжаю досаждать тебе, уехав, уж полгода, за кордон,
Я продолжаю унижать, и бить, и ненавидеть – все подряд.
Тебя пленили безголосые чудовища и шоу с телеканалов,
Тебя свернуть в фольгу беспечия и дурости – легко.
Тебя манили идиоты, идиотки, диссиденты, маргиналы,
Все нравилось тебе, что я презренно отвергал плевком.
Ты тихо в пол глядела, когда тебе кричал о равнодушии,
Ты обижалась, если я не церемонился со злости со словами.
Привыкла из себя делать ребенка с переломанными вмиг игрушками,
Не замечая, что сама виновна в том, что взрослые тебя сломали.
Ты так же сильно любишь творчество Есенина,
Как я не нахожу в нем стоящего знамени любви!
Мне кажется, что между нами изначально все было потеряно,
И зря я не ушел, когда ты в первый раз сказала «Уходи».
И я старался изменить тебя, старался, как умел.
О да! Конечно, я совсем не идеальный – волк, раз вою!
Даже не знаю, жаль или не жаль, что дальше дорисует мел,
Мой странный путь, где нет больше тебя со мною.

До боли знакомый маршрут истоптанным кедам не страшен,
И если уж честно, чем старше и больше избит, тем он краше,
И если останусь совсем одиноким, как в пятницу и воскресенье,
Приму этот груз, как положено. Да, я сорняк среди этих растений.
Да, я таким был всегда и всегда в некой мере им буду,
Но зачем же молоть это все, собирать в одну сту́пу?
Не знаю, зачем вы так рветесь со мною сегодня сжигать мосты,
Ведь я к вам давным-давно сам охладел, давным-давно сам остыл.

Дует прохладный ветер, мерзнут ночные гуляки,
Дрожит брезентовый лист в тонких руках забияки,
Пугливо по сторонам смотрит бегущий пес,
Вальяжно и не спеша волна омывает утес.
Падают листья вдоль… Набережной тротуаров,
А значит, приходит осень, пленя мосты и бульвары.
Лето ушло в закат, улыбки ушли в долгий путь. Пусть…
Капает дождь сентября. Привет, городская грусть!
Наброшенный шарф на пальто, согреет едва ли, едва.
Я так тебя, осень, люблю… (Шуршит листьями «ну да»).
Поэт, что не властен властям, языкам и сомненьям,
Что гордо стоит на своем, до конца или изнеможенья,
Сложив тихо руки на темных холодных перилах,
Сдается красавице, стройной, манящей и милой!
Смотри, как она величава, смотри, как она игрива!
Смотри: господствует осень, до чего же она красива…

Если бы дом мой был стратосферой,
Мне кометой сгореть довелось бы.
На Земле же остаться примером,
Я рожден из-за властной просьбы.
Легче жить, осознав: я – не я,
Просто сгусток, комок и сплетенье,
То опасен, то сам для битья,
А учусь через сновиденья.
Мне казалось, что я сердцеед,
Обращаю взгляды в магнитные бури,
После жертвы тащу под свой плед,
А в итоге страдаю от дури.
Мне казалось, что я так силен,
Точно так, как правители древних династий,
Оставаясь извечно вдвоем
С властелином ужасных пристрастий.
Высота твоя где, человек-калека?
Неужели в прорыве прогресса,
Где зависимость от таблеток,
И преследует грязь, негатив и стрессы?
Да, ты выстроил этажи, высотой сотни метров
И видеть рад птиц перелетных,
Но какой в этом толк, скажи? Коль, наверно,
Ты прячешь лицо в подворотнях?
Океаном моим был бы дом,
Я писал бы другие, хорошие вирши,
И не думал бы вовсе о том,
Что там станет с той лондонской биржей.
Коль живу, будто я сам не свой,
Отчего же свободен мой выбор?
Неспеша происходит в системе сбой,
Из которой я только что выбыл.
И все ново теперь для меня:
Дом – Земля, и на ней можно жить иначе,
Искать место свое, других не виня,
Ведь я молод, свободен тем паче.
Здесь мой дом, мои братья, родители, гости,
Здесь мне нужно свой век пробыть.
Если можешь, не мой мои кости:
Учусь заново жить и любить…