Дмитрий Завадский - Буду популярен после смерти

Границ априори нет —
Ты сам себе строишь козни,
Ты сам себе роешь ямы.
Страницы прожитых лет
Становятся опытом поздним.
Тот опыт – одни изьяны.
Сбегающих вникуда
То ропот, то топот ног
Покажет, как кто-то смог,
Скатиться через года
С человека до обезьяны.
Он скажет «не повезло»
И молча уставится в пол.
А ты не глупи, в начале пути
Думай своей головой
И не будь ослом.
Спроси перед тем, как идти,
Спроси себя: кто я, кто?
Что нужно сейчас? Что потом?
Важнее добро или зло?
Остаться или уйти?
Есть выбор, и не рандом,
Каким все связать узлом!

Да будут преданы огласке все строки этого прощального письма!
Пишу тебе, мой друг, тебе-тебе! Признателен тебе буду надолго и весьма,
Если читать возьмешься, и, более того, хоть что-то попытаешься понять.
Мне двадцать два. С тобой я говорю давно. Когда я начинал, то думал – не унять,
Однако я сдаюсь. И огорчен, и более не верю в то, что было смыслом жизни.
Бывало, с ночи до утра писал и оставлял тебе записки.
Ты не читал. Я говорил – не кисни,
Ну может человек устал, забыл. Да мало ли бывает вариантов? И среди прочих дел,
Все так же оставалось написать тебе – важнее! Но ты не уставал, не забывал. Ты не хотел!
Ты просто не хотел, а я искал в себе ошибки, и думал, что же делаю не так!
Сейчас, пожалуй, наступает эдакое время, в котором всем не важно кто ты, и неважно как
Живешь. Сейчас важнее в чем одет, на чем приедешь на обед, и прочий сор.
Не то чтобы я люто ненавидел современных, но игнорировать мораль – позор!
Я понял, отчего тебе не нужен: нытье не нравится, серьезность, справедливость,
А нравится шутить по-черному, себя уничтожать, изображать к хорошему брезгливость.
Все просто: скучен я, ведь мне бы делать лишь добро, и дальше носа я не вижу.
Гниет нутро, товарищ. У тебя будут дети, а воспитать их будет словно заработать грыжу.
Тебе сейчас это неважно, ничего, годы летят и рассыпаются, как брошенный песок,
Сегодня молод и красив – а завтра болен, мало сил, как будто выжали весь сок.
Ты не серчай, тебя я больше донимать не стану. Я отложу тебе записки на какой-то срок.
Когда захочешь – заходи, тебя покорно будут ждать мои скопленья скучных строк.
Найдешь в них радость, боль, нравоучений горсть и даже чуточку смешного.
Я знаю, что ты точно не мой лучший гость, но мне достаточно вполне такого.
Я создал краткий курс, листай страницы неспеша, до дыр затри, чтобы понять их вкус!
Когда устанешь – посмотри, как много с кем ты должен поделиться. Ты же не трус,
Не будешь больше из углов тайком таращиться на то, что для тебя оставил!
Ты только помни, что у каждого хотя бы раз должна мелькнуть вся эта куча правил.
Когда устанешь спать нетрезвым, когда уйдешь от первой, может, от второй жены,
Когда поймешь, что ты с женой в роли родителей уже давно, но вы им, детям, не нужны,
Когда поймешь, что воровал кирпич для дома совершенно зря, когда в СИЗО
Отправишь весточку ребенку, когда опустишься до самых низменных низов,
Когда не сможешь больше плакать, хладнокровно выпроводив близких из аэропорта,
Когда за внучку выпьешь, и не раз, но твоя дочка равнодушно сделает аборт,
Когда останешься один, когда уйдут родители в иное измеренье, когда подставят и не раз
Твои друзья, которыми так дорожил, когда поймешь, что толком и не жил, когда приказ
Нарушить не посмеешь, когда заснуть не сможешь, и когда все потеряешь,
Но более не обретешь, пойми: а начинать-то надо было с малых лет. Кому ты доверяешь,
Тот явно что-то прячет от тебя. А я не прячу ничего совсем, но ты проходишь мимо,
Но, если понял что-то, хоть и поздно, ты поделись с другим: ты покажи ему картину,
Со всех сторон. Пускай сейчас ему шестнадцать, пускай умнее всех, пускай.
Зерно, посеянное с малых лет, однажды даст свой плод. Уж мне-то это ой как знать!
Ты не серчай, что я тебе опять ничего важного и интересного не смог подсунуть,
Ведь это было самое открытое, последнее прощальное письмо! Это последний мой рисунок,
Словно малыш рисует маму, папу и себя – счастливую семью, но сделать ничего не смог.
Много чего тебе оставил я, прощай! И да поможет на твоем пути тебе твой Бог!

Давай же, будь собой, давай, играй свои роли!
Пока свою я спрячу под стол, на антресоли.
Давай же, двигай к цели и делай это метко,
Я тоже буду двигать, как ты, за три конфетки.
Давай, будь честным что ли, хотя б в поход к врачу.
Я правду тоже спрячу, я тоже промолчу.
Давай ты честным будешь, кристальнее воды.
Я тоже таким буду, все ж ради выгоды?
Что я тут делаю? Ради чего стараюсь быть?
Зачем чернить систему, против теченья плыть?
Что я за человек? Зачем конфликт искать?
Зачем стараться худшим врагом людей всех стать?
Досье готовит кто-то под запись на CD.
Зачем собой рискую? Отвечу не в сети́.

Да, я готов жить.
Жить – это как цветку расти водой поливаемым.
Только бы сорняком не стать и недругов не нажить,
Когда стану легко узнаваемым.
Я готов жить честно, открыто,
Не стесняться чужих ничуть,
Только б знать где собака зарыта:
Какой путь не ведет к мечу?
Я мечтал и убил мечтателя,
Я любил, но познал лишь ненависть,
Я писал и убил писателя —
Мне пора изменять свою летопись.
Жить готов, пусть не сразу все вяжется,
Жить готов, забыв про огорчения,
Но порою мне вовсе кажется,
Будто жизнь не имеет значения…

Дворец диковинный предстал пред очами усталого путника.
Многое он повидал в жизни зрелой: и горе, и радость,
Но возжелал поглядеть мир глазами невинного узника.
Дело нехитрое сделано было, и вор оказался в темнице на старость.
Сырые и мрачные стены, решетка и небо едва ли виднеется.
Жестокие и беспощадные, как лютые звери снуют надзиратели.
Похлебка червивая с талией силами мерится.
Вопрос возникал: что ж за нелюди места такого создатели?
Нары клопами насквозь изъедены и изувечены,
Окровавлены ноги, безжалостно скованные кандалами,
Время втрое длиннее мерещится, сон скоротечнее,
Смерть подругой становится, тешится, извиваясь, скользя под ногами.
Не видать ни причудливой формы башни, ни девиц у сада,
Воздух чистый не властен в кромешной тьме.
Беседы, что жить там добротно есть небылиц услада,
И от жажды опыт постичь такой стало давно уже не по себе.
Испокон веков всем известно, что от худа не станут люди добрее,
И старик осерчал, возненавидел мир, но в глубине души
Мечтал об услугах цирюльника и брадобрея.
Жизнь написать свою заново бы… Только сломаны карандаши.
Лишь когда перестал старец передвигаться,
Стражи вынесли полуживое тело за стены дворца.
Долго сидел на земле он, и, плача, вдруг стал улыбаться,
И со словами «свершилось» замертво пал, разрывая прохожих сердца.
Мало кто ради познаний способен пойти на такое:
Страдать, терпеть, голодать, в плохих одеваться одеждах.
Но только запомнить тут надо другое:
Возможно всегда выжить только имея надежду.