Дмитрий Завадский - Буду популярен после смерти

А на небе сегодня ни облачка!
Светит солнышко ярко и весело!
Чистит перышко и поет песенку
Птичка мелкая, сидя на веточке.
Расцветает сирень цветастая,
Май принес нам цветы и радость,
И девчата гуляют прекрасные,
Замышляя за шалостью шалость.
Как же пахнет мой милый май!
Попрошу его самую малость
Быть со мной и в самую старость,
А он скажет: возьми и поймай!
Сберегу этот май в своем сердце,
Рассажу в нем цветы от души!
И открою для счастья дверцу…
Да и ты быть счастливым спеши!

А что же ты хочешь, ди́тятко? Принца на звездолете?
Две яхты, две виллы, массаж в золотом самолете?
Чего ж тебе надобно, милая? Слитки на шею вешать?
Властью над «челядью нищей» эго свое потешить?
Чего ты хочешь, скажи мне? Ставки твои высоки́,
Я знаю. Но ставить по ним мне, увы, не с руки,
В карман только лезу за словом, и денег там нет.
Вокруг же таких, как ты, вертится свет.
Точнее, его дураки. Что тебе нужно для счастья?
Всего-то весь мир? А, может быть, хватит и части?
Чего тебе нужно от жизни? Чтоб был вечно пир?
Чтоб ты у винтовки, а все, что вокруг, это тир?
Мы едем с тобой в троллейбусе. Я для тебя урод:
Нет ни квартиры, ни денег, словом одним – нищеброд.
Нет ни харизмы, ни прелести в пухлом моем лице.
Сейчас я учусь то ли в колледже, то ли хожу в лицей.
Меня не волнует мода, я не лелею кумиров,
Ко всякому человеку научен идти только с миром.
Но я для тебя урод, изгой с чувствительным сердцем,
В которое ты побрезгуешь приоткрывать даже дверцу.
Итак, мы едем в троллейбусе, живем мы в одном районе.
Ты спишь на обычной койке, вечером ешь макароны.
Мама твоя – бухгалтер, папа – простой инженер.
Откуда амбиции, ди́тятко-революционер?
Да, эталоном не быть мне. Не знаю, куплю ли авто.
Но ты ведь сама-то, дитятко, тысячу раз никто!

А что наш мир? Он ведь такой, как и всегда: дурной, завистливый, несправедливый.
И каждый задержавшийся в нем просто гость, считающийся местным.
Наш мир: бетон, залитый кровью и сырые стены, свежевырытые пьяницей могилы,
И если у тебя все хорошо, то это значит, у тебя проблемы.

А я все так же веду счеты с кармой:
В квартире запираюсь, мыслью тешусь – станет лучше завтра,
Но все так же все холсты пусты и время битвы, но я с холостыми, но все равно пройду чьи-то посты…
Ноет сердце и болят старые раны, но старый волк покажет всем опять улыбку на экране.
Эх, рано мне страдать! – еще во мне не заблистал Есенин,
И не увидел мир картины Рембрандта, но, к сожалению, плохой из меня Моисей.
Быть может подождать? Пожну же что посею.
Рассеяный я: мимо бежит весь мир, а я вращаюсь и мне кажется, что он на месте крутится.
Вложу-ка я опять что-то сюда – а может кто-то купится…
– Тук-тук! – стучится карма мне в окно квартиры, мол, – вылезай, нашла ориентиры!
С издевкой медленно пробормочу:
– А что на этот раз наметим?
– Опять не густо, ведь за старое ты не ответил!
Пустые тары просветят огненные фары – насквозь людей могу я видеть – кармы подарок.
Опять снятся кошмары.
И я бегу по мостовой и вижу огненные блики: горят святых святые лики, исчез куда-то постовой…
А я ведь говорил им: если трудно, значит просто вой!
Желтая пресса – но толку нет от слов, что не имеют веса!
Сгорело все дотла – я видел многих тут живых, но живых в котлах.
Не удивительно, что я сижу в депрессии:
Меня гнев от беспомощности много лет преследует, как Сталина репрессии.
Видел, как снял одежду фрик, но глупо верю: есть на свете настоящий Санта.
И где-то между промелькнет надежда: вдруг все будет лучше завтра?
Пока у меня есть надежда изменить все – есть смысл на завтра наставлять будильник.

Бейся за солнце, бейся за место,
Борись до конца, сдаваться нельзя!
Бейся за правду во имя протеста,
И если ты слабый, мы не друзья.
Бейся, как волк, бейся, как лев,
Бейся, как будто в последний раз!
Бейся до талого и насовсем,
Бейся за них, за себя, и за нас!
Ты можешь проигрывать тысячи раз,
Но с проигрышем не смирись.
Бейся не ради красивых фраз.
Надейся. Терпи. И борись, борись!

Бессчетной вереницей дат, окутанных бесчеловечностью и слабоумием,
Полно твое существование, где составляющая большинства тщетного бытия – вой в полнолуние.
Ты хочешь ведь не просто пирога кусочек, тебе нужен шведский стол!
И вся беда лишь в том, что кто-то тоже его хочет!
Бушующий шум выросшего штиля по шкале достиг отметки в «сто»,
Итог враждующих увековечен и отточен: всегда кто-то герой обочин.
Жизнь так устроена, что каждому отведена его особенная роль,
И каждый должен находиться строго в упорядоченных рамках.
Надеюсь, ты давно уж понял, отчего так много войн,
Как оказалось счастье счастью рознь…
Как жить, когда сосед купил такую иномарку?!

Бетонный пол – это грань утешения,
А у меня такое редко бывает, но жестко.
Ты думаешь, я не в ответе за все те решения,
Что принял, будучи нервным подростком?
Ты ошибаешься, дядя. Ошибаешься, тетя.
Дело не в возрасте, дело не в карме.
Дело в чем-то мне неподвластном, о чем вы все врете.
Клад ведь ищут совсем не по карте…
Да, я мир ненавижу. Людей презираю,
Вернее натуру людскую. Она мне противна!
Я тот, кто я есть, я ни с кем не играю,
И вера в цитаты наивна.
В моем цирке, иль парке, иль прочем отстойнике,
Нет ни красок, ни грима, ни кайфа,
Нет чести. Как в лавке посудной громят чашки слоники,
Стоя на месте. Беги от меня и не возвращайся!
Оставшимся что посулят? Как всегда:
Отчитал и ушел, как священник в грехах.
Жизнь – река пересохшая. Зато совесть чиста.
Нет, вранье! – перебью впопыхах.
Странно, у всех тут любовь все спасет,
В животах кружат бабочки.
Точно спасет? Хорошо!
А у меня в животе лишь разбитые лампочки…
Не ныряй в мой мирок, если хочешь найти приключения.
Ты совсем не поймешь то, о чем я пишу.
Может болен, иль нет. Ты нырнул? Будь уверенней:
Захлебнешься. Если выживешь – я задушу.