Мария Хайкина - Единожды восстав

Особняк, в котором проживал Дарти Гардуэй со своей женой, как и большинство местных домов, был сложен из белого известняка. Расположенный на обращенном к морскому берегу склоне, он утопал в буйной южной зелени. Из окон открывался вид на морской простор, а ровная, обсаженная высокими тополями, аллея, начинавшаяся от широкой белоснежной лестницы, вела прямо на побережье.

Элиса полюбила это место. Хотя особняк Дарти не был выстроен с таким размахом, как ее собственный, а расстилающийся вокруг сад был значительно скромнее ее родного парка, роскоши ей хватало и здесь, а недостающее восполняла щедрая южная природа. Многоцветие розовых кущ, вьющийся виноград, стройные стрелки кипарисов, все радовало глаз и создавало настроение праздника.

Известие о том, что она ожидает ребенка, Элиса приняла спокойно. Она не проявила никакой радости, но не высказала и тревоги. С тем же пылом, что и прежде, она продолжала развлекаться, она танцевала, каталась, веселилась на вечеринках, она выглядела вполне довольной жизнью, и одно казалось странным: Элиса не вспоминала о своем положении. Когда с нею пытались заговорить о ее ребенке, Элиса смотрела на собеседника с каким-то недоумением и сразу переводила разговор на другое.

Дарти не задумывался, почему она проявляет такое равнодушие к своему будущему материнству. Мысли его были об ином. Вся жизнь его пребывала в состоянии шаткого равновесия. Дарти всячески старался скрыть от Элисы, что у его есть и другие женщины, он изворачивался, лукавил, откровенно лгал, он шел на все, лишь бы сохранить в доме покой.

Долгое время это удавалось. Элиса выглядела такой же, как обычно, ничто не указывало, что у нее есть хоть тень подозрения. Элиса веселилась, Дарти был с нею рядом или под каким-либо предлогом отлучался, и семейная жизнь их текла гладко.

…

Но однажды ночью сон Дарти прервали стоны. В тревоге он приподнялся. Лицо лежащей рядом Элисы казалось белым пятном, широко раскрытые глаза смотрели на него черными ямами. Дарти торопливо окликнул жену, но ответом ему был лишь протяжный стон, и тело ее выгнулось дугой. Больше ничего не спрашивая, он кинулся к звонку.

Сообщение, что ребенка она потеряла, Элиса приняла равнодушно. Она лишь пробормотала: «Значит, боли больше не будет», и отвернулась. Больше на эту тему она не разговаривала. Элиса вообще говорила теперь мало.

Сам Дарти к случившемуся отнесся спокойно, к этому времени он уже получил известие из маленького поселения в полудне пути от Кардаполя и успел побывать там. Но состояние жены вызывало у него тревогу.

Прошло больше двух недель, но Элиса все не могла оправиться. Доктора, что он приводил ней, в один голос твердили, что ей нужно только время, что она обязательно придет в себя, что скоро его жена станет такой же, как прежде. Дарти хотелось им верить, но вид Элисы свидетельствовал об обратном. Осунувшаяся, она полулежала в кресле, и, когда взгляд ее останавливался на нем, Дарти становилось не по себе. Но, когда Элиса, наконец, заговорила, он не почувствовал облегчения.

Она медленно произнесла:

– Дарти, скажи, я очень подурнела?

Обычно звонкий голос ее звучал приглушенно.

– Ну что ты! – бодро ответил он. – Ты выглядишь прекрасно.

Слова эти не отвечали действительности. Произошедшее наложило на Элису отпечаток, точеные черты ее выглядели расплывшимися, а присущий ей прежде огонь не освещал черные глаза и не зажигал на щеках румянца.

– Ты не говоришь мне правды. Я подурнела, я знаю. Я вижу это. В твоих глазах больше нет восхищения. – Элиса взмахнула своими длинными ресницами и почти без перерыва бросила, – ты поэтому изменяешь мне?

Слова протеста застряли у Дарти в горле. Но Элиса и не ждала ответа. Не глядя на мужа, она говорила:

– Я знала, что это произойдет со мной, с самого начала знала. Ты был так любезен, что еще сватаясь, предупредил меня. Я знала, что ты не будешь мне верен, когда шла за тебя. Я знала, что наступит момент, когда я стану тебе не нужна. – Дарти сделал протестующий жест, но она не обратила на него внимания. – Я играла, я радовалась, я ловила те моменты счастья, что были мне отведены. Я не думала о том, что произойдет, я жила настоящим, и мне было хорошо. Даже когда я понесла, я старалась не вспоминать, чем это может для меня обернуться. Я продолжала веселиться, как будто мне не угрожал конец, как будто та страшная боль, что отведена женщине, когда она производит на свет ребенка, не ждала меня впереди. Но вот Гортелия рассказала мне, что тебя видели у мадам Домени, а всем известно, для чего ходят к мадам. И я поняла, что мое время кончилось. – Элиса судорожно сглотнула, помолчала минуту, справляясь с волнением, и продолжала, – в тот вечер я лежала рядом с тобой в постели и представляла, как выскажу тебе все, но мне становилось хуже и хуже, внутри все разрывалось от боли, потом мне стало так плохо, что я уже не могла говорить.

– Ласточка моя! – стоя перед ней на коленях, Дарти бережно гладил элисины безжизненные руки и повторял, – бедная моя, бедная! Ласточка ты моя, голубушка, солнышко!

Медленные слезы текли из элисиных глаз. Она не отнимал рук, но и не смотрела на мужа, исполненный тоски взгляд ее бродил поверх склонившейся к ней светловолосой головы.

Одной из ярчайших черт характера Дарти была доброта. Деятельная доброта, что вызывала в нем потребность приносить людям радость. Именно это его качество, еще в большей степени, чем присущие ему веселость и обаяние, привлекали к Дарти женские сердца.

И сейчас именно доброта, сочувствие к страдающей жене вытеснило все остальные его интересы, он забыл о назначенной на вечер партии в бильярд со своим другом Кирсоном, он перестал думать о незаконченном письме к управляющему, но, главное, образ прелестной Стаффи, свидание с которой должно было состояться завтра в три часа пополудни, потускнел и исчез. Сейчас для Дарти существовала только Элиса, несчастная и больная, больная по его вине.

Дарти торопливо говорил:

– Радость моя, лишь о тебе мои мысли! Ты не представляешь себе, как мне тяжело видеть тебя несчастной…

Элиса устало покачала головой:

– Ты лжешь! Ты обо мне думал, когда уходил к мадам?

Дарти выпрямился. Взгляды их скрестились.

– Элиса, поверь мне, – с чувством произнес он, – никто в мире не значит для меня столько. Я знал многих женщин, но ни одну из них я не захотел сделать своей женой. Лишь тебя я хочу видеть рядом с собой, лишь ты мне дорога! Ты и только ты освещаешь мою жизнь, в тебя я черпаю свое вдохновение, без тебя жизнь для меня теряет смысл.

Элиса отвернулась:

– Какие красивые слова! Ты, наверное, хорошо отшлифовал их, говоря другим.

– Не говори так! – Дарти вскочил. Боль, искренняя боль звоном наполнила его обычно мягкий голос. Сейчас он был особенно красив, щеки пылали румянцем, ясные голубые глаза сверкали. – Когда я говорю с женщиной, я не лгу! Я не могу лгать! Все, что я сказал тебе, я сказал от чистого сердца!