Мария Хайкина - Единожды восстав

Хотя, размышлял Хорвин теперь, сидя в кресле и ожидая, пока спустится готовая к отъезду Элиса, может ли он считать Дарти своим противником? Имеет ли он право вмешиваться в жизнь Дарти и разрушать его семью? В своем стремлении помочь Элисе понимает ли он, что для той лучше? Яркая, но полная разочарований жизнь с Дарти или унылая, однообразная жизнь, которую может предоставить ей Хорвин? И чего хочет сама Элиса? Осознает ли она это? Вчерашнее ее поведение не давало ответа. А вот Дарти, подумал Хорвин, понимает, чего хочет его жена, и понимает это лучше, чем и Хорвин, и сама Элиса.

Между тем спустился Дарти. Сегодня он выглядел по-другому, на лице не было следов ни тревоги, ни вчерашнего оживления. Обменявшись приветствиями с Хорвином, Дарти опустился в соседнее кресло, откинул назад голову и прикрыл глаза. Он смотрелся спокойным и даже как будто умиротворенным, и лишь исходившее от него ощущение усталости было следом той бури, которая пронеслась в его душе только что.

Не желая тревожить Дарти, Хорвин заговорил о постороннем. Он спросил, откуда тот узнал романсы, что исполнял вчера. «Они – мои», – ответил Дарти рассеянно.

– Как твои? – изумился Хорвин. – Что ты иногда пишешь стихи, я знал. Но что ты занимаешься еще и музыкой?

Звучащее в его голосе удивление заставило Дарти встрепенуться.

– Не занимаюсь… – ответил он. – Так, иногда… Придет в голову мелодия, ляжет на строчку. Само собой получается. Кое-что я записываю…

– Само собой… – задумчиво повторил Хорвин. – Да, понимаю. У тебя все делается само собой. И ничего – всерьез.

Глаза Дарти блеснули с оттенком лукавства:

– Погружаться всерьез – это, скорее, твоя привычка.

– Да, можно сказать и так, – согласился Хорвин. – Но где нет серьезного отношения, там не хватает и прочности.

– Может, ты и прав, – потянул Дарти задумчиво. – Но если слишком серьезно погружаться, можно ведь и не вынырнуть, разве нет?

На это Хорвин ничего не ответил.

Так они и сидели молча, Хорвин – повесив голову на грудь, Дарти – задумчиво глядя перед собой, пока в гостиную не вплыла хозяйка. На этот раз Элиса была одета не для дороги, ее платье лилового шелка можно было отнести к домашним. Лицо ее несло тот покой, что наступает после сразу примирения. И Хорвину стало ясно, что она скажет еще до того, как Элиса произнесла:

– Я остаюсь.

Почтовые станции давних времен заменяли современные бензоколонки. Машина нуждается в заправке, лошадь – в отдыхе и кормежке. И с ритмическим постоянством вдоль дорог располагались перевалочные пункты, на которых можно было как сменить лошадей, так и дать отдых самим путешественникам.

Почтовая станция Малый Клин представляла собой несколько неказистых домишек, прилепившихся к дороге у лесной кромки. Здесь была граница освоенных земель, отвоеванные некогда у непроходимой чащи поля заканчивались, и начиналась сплошная, тянущаяся на многие километры стена леса. Несколько дорог расходились от станции в разные стороны, одна из них осторожно вклинивалась в глухую стену деревьев, слегка раздвинув ее в этом месте, потом стыдливо ныряла под лесные своды и скрывалась из глаз. Остальные три дороги, более широкие и ухоженные, неспешно растекались по окружающим полям.

Постоялый двор помещался в длинном одноэтажном доме, вытянутом вдоль самой широкой из дорог. Несколько комнат с самой простой меблировкой: узкая, продавленная кровать, маленький столик да пара колченогих стульев – вот и все, на что мог рассчитывать постоялец. В обед подавали жидкий суп да некое жаркое неясного происхождения. В другое время можно было испросить чаю, все остальное пропитание постояльцам приходилось изыскивать самим. У хозяев ютившихся рядом со станцией домишек можно было разжиться яйцами и свежим хлебом. Все это вот уже третий день составляло питание Юлиты и ее отца.

Юлита не жаловалась. Отец с детства приучал ее к жизни в спартанских условиях. Он увозил дочь из дома, и той приходилось жить и на постоялых дворах, и в крестьянских избах, и даже просто в лесу в шалаше из веток и сухой травы. Мать пыталась возражать против этих экспедиций, но Хорвин был непреклонен. Он считал, что привычка обходиться лишь самым необходимым закалит его дочь.

Теперь он мог наблюдать результаты своих усилий. Все житейские неудобства девушка принимала с должным небрежением.

Юлита была поглощена одним чувством – она ждала. Ждала своего героя. Она свято верила, что он придет.

Хорвин смотрел на дочь не без гордости. Охваченная разгорающимся пламенем первой любви, Юлита была прекрасна. Отец посвятил ее в свои планы и удовлетворением отметил, что намерения его девушку не испугали. В предстоящем испытании Юлита не увидела для себя ничего нового, зато оно давало возможность проявить себя ее возлюбленному. Она была уверена, что Айтон справится.

Порой, когда Хорвин глядел на свою погруженную в мечты дочку, ему также хотелось, чтобы Айтон Дарагон проявил себя достойно. Пусть он покажет себя с лучшей стороны, пусть докажет, что способен не только брать, но и давать. Но потом Хорвином овладевали сомнения, Он не представлял, чтобы Дарагон мог сделать счастливым кого бы то ни было, кроме себя самого.

…

И вот он явился. Произошло это утром третьего дня. Хорвин с дочерью только что окончили завтрак и вышли прогуляться. Хорвин первым расслышал неясный стук копыт, доносившийся со стороны леса. Поворот дороги скрывал всадника.

Поглощенная наблюдением за большой перламутровой бабочкой, Юлита ничего не замечала, но отец ее насторожился: всадник ехал от Хардона. Стук копыт делался все яснее, и вот между деревьями замелькал синий мундир.

– Юлита, – быстро произнес Хорвин. – Иди в дом.

Юлита уже стояла посреди дороги и смотрела из-под руки на приближающегося конного. Жесткие каштановые кудри, горделивая осанка не оставляли сомнений, кто это.

– Юлита, – повторил отец. – Мы должны объясниться наедине. Ступай.

Привычка к подчинению сделала свое дело. Юлита с сожалением отвернулась и пошла к постоялому двору. Хорвин прикрыл за ней калитку и встал рядом. Всадник уже спешился и теперь неспешно подходил, держа лошадь в поводу.

– Тимка! – крикнул Хорвин. – Прими коня.

Возле лошади появился парень в серой полотняной рубахе. Усмехнувшись, Айтон кинул ему поводья, и парень повел коня по направлению к конюшне. Теперь Айтон и Хорвин стояли друг против друга. Правая рука Айтона покоилась на торчащем из-за пояса пистолете.

– Я ждал тебя, – сказал Хорвин.

Айтон вскинул брови.

«Вот как!» – говорил его взгляд.

– Я ждал тебя, – повторил Хорвин. – Ждал, чтобы отдать тебе свою дочь.

Неприкрытое удивление заставило Айтона сделать шаг назад. Его лежащая на пистолете рука соскользнула вниз.