Мария Хайкина - Идущие навстречу. На перепутье

– Думаю, что не скоро.

Хорвин по-прежнему не поворачивался. Голос Элисы сделался вкрадчивым.

– Выходит, она оставила тебя одного?

– Выходит, оставила одного, – откликнулся он эхом.

Элиса сделала еще один шажок. Большие черные глаза ее загадочно мерцали.

– А хочешь, я скрашу твое одиночество? Давай посвятим этот вечер друг другу. Представляешь, мы вдвоем, только ты и я. Хочешь? – она напряженно смотрела ему в затылок. Хорвин молчал. Элиса продолжала уговаривать, – зачем каждому из нас тосковать в унынии? Соглашайся, Хорвин, ты увидишь, что вместе время пролетит веселее. Разве так не будет лучше для нас обоих?

– Как хочешь, – бросил он равнодушно. Он так и не обернулся в ее сторону.

Когда, час спустя, она снова заглянула в кабинет, Хорвин продолжал без цели метаться из угла в угол. Элиса радушно улыбнулась:

– Все готово. Я тебя жду.

И тут по его недоуменному взгляду Элиса поняла, что Хорвин уже забыл о своем второпях брошенном обещании. Улыбка сползла с элисиного лица, и оно сразу сделалось некрасивым. Неловко шагнув вперед, Элиса неуверенно шепнула:

– Ну, Хорвин, пойдем. Ты же согласился.

Хорвин отрицательно качнул головой:

– Нет, Элиса. У меня нет настроения.

Элисины черные брови страдальчески поползли вверх:

– Но… я все уже приготовила… Пойдем, прошу тебя!

Не глядя в ее сторону, он продолжал качать головой.

– Я так старалась. Я думала… Хорвин, нам хорошо будет вместе. Пожалуйста, не отказывайся, подари мне этот вечер. Один только вечер. Это ведь совсем немного…

Голос ее дрожал. Звучащая в нем мольба заставила Хорвина обернуться. Он увидел растерянные глаза, кривящиеся в жалкой улыбке губы. Где-то внутри у него колыхнулась жалость. Впоследствии он не раз вспоминал тот момент, когда он дал свое роковое согласие, и не мог понять, что стало его истинной причиной: обида или простое человеческое сочувствие к молодой женщине, разочарованной в своих ожиданиях.

Так или иначе, он принял приглашение. А когда через несколько минут, спустившись вниз, Хорвин увидел, как Элиса приготовилась, он впервые подумал о ней без привычного раздражения. Напротив, грудь ему согрела тщеславная мысль, что именно Элиса проявляет в своей любви завидное постоянство, что она и только она не желает делить его ни с кем другим. Уже не противясь этому новому для него чувству, Хорвин отодвинул вдаль тяжелые мысли о жене и шагнул навстречу неведомому.

Их с Ровиной скромная гостиная была залита небывалым светом. Свечи стояли и на камине, и на обоих подоконниках, и на стеклянной горке, отражаясь бликами на заполнявшей ее посуде, и на висящих в углу часах, и даже просто на полу вдоль стен. Камин жарко пылал, и отблески огня играли на бокалах, находившихся на маленьком столике между двумя креслами. Уже откупоренное вино светилось в них янтарем. Ломтики ветчины, языка, нежнейший паштет, источающие аромат кусочки сыра, устрицы были разложена на маленьких тарелочках. Отдельная ваза была полна роскошными красными яблоками. Застывшая рядом в отделанном кружевами платье вишневого бархата Элиса была очень хороша. Сверкающая в уложенных в высокую прическу волосах диадема соперничала своим блеском с ее черными глазами. Широко распахнутые, застывшие неподвижно, они мерцали загадочным огнем, и Хорвину вдруг показалась, что он проваливается в их бездонную глубину.

…

Когда Ровина подошла к дому, уже стемнело, и ей сразу бросился в глаза яркий свет в окне гостиной. Однако сама комната оказалась пуста. С недоумением, переходящим в легкую тревогу, Ровина оглядела стоящие на столике бокалы, один был до половины заполнен золотистым вином, другой – пуст, две бутылки, в одной из которых еще оставалось вино, нетронутую закуску. Расставленные повсюду свечи оплыли уже до половины. Подхватив одну, Ровина заглянула в комнату напротив и, не найдя там никаких изменений, поспешила наверх. В комнате Хорвина никого не было. Все вещи в обычном порядке лежали на своих местах, постель была не тронута. Не оказалось его и в ее собственной спальне. Кровать также стояла не разобранная, на стуле рядом светлым пятном выделялся аккуратно сложенный пеньюар. Вернувшись обратно в коридор, Ровина постояла в задумчивости, высоко держа свечу, затем вернулась к себе в комнату. Осмотрела туалетный столик, свое небольшое бюро, каминную полочку, подоконник. Она искала записку, в которой объяснялось бы, что произошло в этот вечер, и где находится ее муж сейчас. Ничего не найдя, она снова заглянула в комнату напротив и тщательно осмотрела стол Хорвина. Записки не было и там. Выйдя наружу, она направилась было к лестнице, намереваясь расспросить прислугу, но тут же повернула назад. Она решила сперва поговорить с Элисой.

Дверь в комнату кузины была слегка приоткрыта. Ровина остановилась перед ней в раздумье. Проникавший в щель свет указывал, что в комнате, по крайне мере, кто-то побывал и оставил там свечу. Ровина подняла руку, чтобы постучать и замерла в нерешительности, ей показалось, что изнутри доносятся какие-то звуки: скрип кровати, тихий шепот. Внезапно, решившись, она осторожно толкнула дверь и так и застыла на пороге, судорожно сжав свечу в дрожащей руке.

Они оба были там. Хорвин и Элиса. Они лежали в постели, и Ровина отчетливо видела, как элисина растрепанная головка была склонена над лицом ее мужа, и ее черные локоны смешивались с его вьющимися волосами.

Несколько бесконечных мгновений Ровина смотрела на них. Грудь ее как будто налилась свинцом, не хватало воздуха ни чтобы вздохнуть, ни чтобы крикнуть. Бешенный стук пульса в висках оглушал, потом этот в шум вмешался какой-то призрачный звон, и ей показалось, что в голове у нее начал глухо бить колокол. Наконец звон прекратился, и Ровина сообразила, что это прозвонили часы в комнате Хорвина. Она подняла руку к глазам, как бы пытаясь закрыться от страшной картины, качнулась вперед, затем назад, и, обретая, наконец, способность двигаться, повернулась и побежала прочь, подальше отсюда, туда, где нет этих двоих, так безжалостно надругавшихся над ее любовью.

…

Приоткрыв глаза, Хорвин с недоумением уставился на незнакомые обои: на фоне лиловых васильков белели ромашки. Он напряженно пытался вспомнить, стены какой из комнат украшал такой рисунок. Его не было ни ровининой спальне, ни в его собственном кабинете, не напоминал он о гостиной или столовой. В поисках разгадки взгляд Хорвина скользнул дальше, уперся в туалетный столик, на котором в беспорядке валялись флакончики, шкатулочки, коробочки для пудры, гребни, шпильки, папильотки и еще множество всяких мелочей, без которых женщина не мыслит свое существование. Со стоящего рядом стула свисало небрежно брошенное вишневое платье. Хорвин попытался вспомнить, кому оно могло принадлежать, но голова отказывалась ему служить: кровь тяжело стучала в висках, и мысли путались. Кажется, сообразил он, такое платье было вчера надето на Элисе. Это воспоминание заставило его приподняться и посмотреть вокруг себя внимательней. Обойдя глазами комод, камин, шкаф, ширму, из-за которой выглядывал край зеленого подола, он вновь обратился взглядом на разобранную постель, на которой находился он сам, и рядом с ним, так близко, что ее распущенные черные волосы касались его плеча, лежала и хозяйка платья.