ЮЛЯ БЕЛОМЛИНСКАЯ - БЕДНАЯ ДЕВУШКА

– В этом году мы добавим в «бургунди» каплю оранжевого – пусть будет потеплей, а в серый немного изумрудно-зеленого…

И я добавляла – микроскопические дозы – непрофессионал никогда не отличил бы один серый от другого, но в целом гамма неуловимо менялась из года в год, и только носители этой моды, Яппи замечали эти тонкие перемены.

Моду Яппи я приняла и полюбила – обе ее ипостаси – и когда надо вынуть сексуальность – как пушечку из танка – так я учила дочь:

– Сексуальность – это оружие – как пушка в танке – имей ее всегда – при себе, но если надо воевать – завоевывать – вынимай, а если время мира – держи зачехленной.

И когда нужно просто быть милой и элегантной, когда не хочется показывать свои красивые ноги всем, потому что есть кто-то – у кого они иногда лежат на плечах и хочется их показывать только ему…

Ну вот, в общем, был у меня некоторый успех в среде немногочисленных русских Яппи, а для Правильного Эмигрантского Домика – Яппи – это полезно. Но Ермолу то я как раз по-честному полюбила – потому что от него пахло Питером – (помните, плесенью, болотом и корюшкой!) – а на самом деле, от него травой всегда несло за километр, и трава у него была удивительная – настоящий большой куст, в целлофановом пакете – все вокруг брали у русского Гриши с Мерсер-стрит, а Ярмола – у каких то заоблачных япповских дилеров.

Я его любила за то, что он – «дядя- землячок», из моей подворотни, за его безумие и, непонятно в чем, потерянную в Америке талантливость – он был просто, Ярмола – знаменитый человек Русского Нью-Йорка, без ничего за спиной. Без картин, стихов или песен – ну что такое дизайнер? Что-то – совсем неромантическое… Ярмола был – Легенда в чистом виде, не обремененная материальными доказательствами и любить его было легко – не требовалось восхищаться чем-нибудь, им содеянным, можно было восхищаться просто ИМ – раскосыми виноградными глазами под черными бровями – это была его красота. И седой хвост. И было так хорошо, что я после этого пару дней летала, как на крыльях, а потом уже было пора мечтать о следующей встрече.

Он то меня не любил. У меня такая горькая доля – быть женщиной, которую именно что заводят, как КОЗУ или КОШКУ – потому что умная, талантливая, хорошо одевается… Иногда для кого-то и желанная – конешно я покрыта такой аккуратно- белой кожей – ничего во мне нет физически раздражающего. А любовь – это, наверное, все же некое раздражение – вот и не любят. По крайней мере, такие – какие мне нравятся…

Но – как то мы все же сосуществовали, и пару раз в неделю он наклонял надо мною свои зеленые глаза, но однажды все это кончилось – странно и случайно, и настолько ничьей волей – ни его и ни моей, что мне пришлось в очередной раз признать, что все мы тут – в этом спектакле – только очередные режиссеры, а время от времени на сцене появляется ГЛАВНЫЙ.

Помимо одежды, кухни и музыки, Яппи конешно создали и свой стиль интерьера – на мой взгляд, совершенно отвратительный – это магазин ИКЕЙЯ – все эти черно-белые предметы, сделанные из «формайки» (ученое название «ламинат» – чтоб не так обидно было) и всяких алюминиевых железок. Тоже минимализм – но предельно холодный – синтетический.

У Ярмолы был именно такой дом – на черном столике возле дивана стояла лампа, сделанная из каких то черных проволочек – сооружение хрупкое и довольно безобразное.

Он разговаривал по телефону в спальне, а я только что пришла и села с каким-то журналом на диван, потом встала, неловко повернулась и своротила эту несчастную лампу на пол. И она, честно признаюсь, слегка рассыпалась. Ну, кусков на пять. И светить перестала! Ярмола выскочил из спальни и начал дико орать:

– Ты всегда все крушишь на своем пути! Еще удивляешься, что я тебя в гости не беру! Неуклюжая, как слон! Ты знаешь, сколько эта лампа стоит? Убирайся отсюда к чертовой матери!

Я молча поднялась и стала зашнуровывать ботинки – мне окончательно стало ясно, что он меня не любит. Он орал минут пять, я уже справилась с ботинками и пошла в прихожую, надевать пальто. Ярмола – обыкновенный вспыльчивый еврей-скандалист, не хуже моего любимого дедушки- матроса – тот вечно шкафами кидался и прочей мелкой мебелью. И когда я надела пальто, он уже отошел и решил оправдаться:

– Ну ладно, ладно… да развяжи ты свои ботиночки. Ну извини… извини, я – вспыльчивый… Но ты знаешь, сколько эта лампа стоит? Она триста баксов стоит! Мне теперь придется новую покупать!! Триста баксов – это большие деньги!!!

Последнюю фразу он уже кричал мне вдогонку – я надела пальто и побежала из квартиры прочь. Собственно говоря, вопль о том, что 300 баксов, это большие деньги, призывал меня вернуться и отнестись к, устроенной им истерике, с пониманием. Все мои мужчины – на самом деле – хорошие, а я – мало того, что неуклюжая, но еще и полная сука и эгоистка. Я его совершенно не пожалела и вернуться не захотела. Вышла из подъезда и решила, что больше я сюда, на 27- ю улицу, угол 3-ей авеню, в квартиру №17 – никогда не приду. Не любят меня там – нечего и ходить. В конце концов, мужчин в городе полно – уж такого то который только ебет и ничем больше в жизни не помогает, я себе всяко найду. Вот, например – прямо за углом на 14-й, угол 4-й живет точно такой же…

За углом жил – ТОЧНО ТАКОЙ ЖЕ. За углом жил Коля Рюмин. Коля был москвич и совершенно русский человек, когда-то уехавший на запад верхом на финской жене. Он был дизайнер – не хуже Ярмолы и красавец – не хуже. Рыжий и краснорожий – настоящий ковбой, мне такие очень нравятся, мне впрочем, из мужчин много какие нравятся. Сам- то Коля от меня был в полном восторге и что-то короткое между нами уже было, но я от него сбежала через три дня – он мне показался занудой и жадиной, уж полностью из анекдота – он сказал на первом свидании:

– Вот, девушка, напоил я тебя пивом, теперь пойдем, ты мне дашь – а то я потратился.

Всю романтику убил! А потом еще расстраивался, что я не согласна быть его гелфренд.

Но тут я о нем вспомнила и решила, что Ярмола не особо лучше, и вообще все они тут в Манхэттене – начисто охуевшие, в общем, разницы никакой и пойду-ка я к Коле. Не хочу я больше никакой любви, а лишь только циничного секса. Коля по-прежнему был одинок и всегда при встрече пытался за мной ухаживать.

На следующий день я ему позвонила прямо с утра: