Иван Ленивцев - Я своих не сдаю

«Да, я все помню. Помню, как за мое спасение с меня содрали восемь тысяч рублей. Подумать только: восемь тысяч! Восемь! Тысяч! А за что, спрашивается?! За какие такие услуги?! Ну, случайно наткнулись на льдину, ну трап спустили… между прочим, люди на своих двоих по трапу поднимались. Ну высчитали бы с нас… максимум по двадцатке за чай, по тридцатке за хлеб с маслом – и все, все! Ну от силы сотку! Так нет же, сразу – бац! – нате распишитесь за восемь тысяч… Т-тысяч!! У-у, рвачи! Ну ничего, ничего господа-ледокольщики, сейчас я на вас отыграюсь, я вам не белый медведь, чтобы меня как футбольный мяч по Арктике гонять…»

– Эй, придурок! Немедленно освободи форватер! – взбешенно рявкнул ледокол.

«Что-что? Придурок? Это я-то придурок? Сначала гражданин, и на тебе: придурок! Нормальненько! Между прочим за придурка, – Жора мстительно сжал губы, – вы мне по суду ответите, я вам такой иск присобачу за моральный ущерб, всем пароходством не расплатитесь! Умники! Форватер им освободи! Может, вам еще жену в придачу отдать? У-у, зебры в полосатых тельняшках! Устроили мне тут геноцид антиконституционный, их на ледоколе человек сто, а я – один-одинешенек! Налицо явная дискриминация и нарушение моих прав…»

– Эй, на лесовозе! Куда прешь?! Не жмись ко мне, как теща к зятю! Назад сдай! Назад, говорю! Наза-ад, твою мать! – психованно матюгнулся ледокол. Лесовоз испуганно шарахнулся назад. Ледокол стыдливо гуднул… и дал задний ход…

Вот те раз! Долгов не поверил своим глазам: ледокол – гроза всех рыбаков дал задний ход! Признал поражение, железяка! Подумать только! Уф-ф!..

Жора, бросив удочки на лед, облегченно расслабился на стульчике, – рыба совсем перестала клевать, видно испугавшись страшных винтов явно сошедшего с ума ледокола. Но сейчас это не особенно расстроило Долгова, глотая мелкими глоточками кофе, он всерьез подумывал, что не мешало бы внести поправку в Конституцию, которая обязала бы всю рыбу – жить, кормиться и размножаться здесь, в этой бухте; а то шляется в невесть каких морях-океанах, и никто ей не указ.

– Эй, на ледоколе! Кажись, у нас винт полетел! Хода нет! Просим взять на буксир!

«Ой, не могу! Ой, умора! – радостно возбудился Жора. – Винт у них полетел! Так вам и надо, бракоделы! А то ишь, моду взяли винтами рыбу распугивать. Будь моя воля, я бы вас морячков-винтокрутов привлек к ответственности за нарушение свободы передвижения рыбы…»

Ледокол психованно рванул вправо, два его мощных винта со злостью отбрасывали огромные глыбы голубоватого льда, больно и гулко бьющие о пустые трюмы обездвиженного лесовоза.

Лед под Долговым затрещал, запрогибался, стал уходить из-под ног; ему стало страшно, душа ушла куда-то в пятки, по спине мурашки забегали, волосы, кажись, дыбом поднялись… Но что стоил этот страх перед только что блистательно одержанной победой? Да ничего не стоил: победа есть победа! А страх как пережить?

А вот как, чтобы хоть как-то заглушить в себе страх, Жора упал на колени и принялся кидать корюшку в рюкзак, громко подсчитывая каждую рыбешку: одна!…две!…триста пятьдесят!…четыреста семьдесят две!…

Когда устал, выпрямил спину. Толпившиеся на берегу рыбаки что-то громко кричали, кто-то бросал вверх шапки… Проигравший схватку ледокол, обходя неуступчивого рыбака далеко стороной, сердито бросал в небо темные кольца дыма. Он уже не напоминал полного сил тигра, а был скорее похож на неопохмелившегося бурлака, из последних сил тащившего баржу с астраханскими арбузами в Самару.

Долгов подобрал со льда газету, аккуратно свернул ее вчетверо, засунул во внутренний карман армейского бушлата – Конституция ему может ещё не один раз пригодиться.

– Ни пуха ни пера, морячки! – ехидно помахал он ручкой ледоколу и, согнувшись под тяжестью рюкзака с корюшкой, побрел к берегу, где его ожидали заслуженные аплодисменты и лавры победителя.

«Торговый дом «Злато» видно издалека. А подойдя ближе, еще и слышно. Не звон злато, а крикливых работяг в синих служебных спецовках, что пытаются установить над входной дверью огромный щит, на котором изображены краснощекие, улыбающиеся молодожены держащие на раскрытых ладонях золотые кольца, издали больше похожие на круглые баранки из расположенного по соседству хлебного магазина «Колобок», чем на тонкой работы золотые ювелирные изделия. На щите витиеватая надпись многообещающе зазывает: «Покупайте золотые кольца только у нас! Они принесут Вам счастье! Спасибо за покупку!»

Тощий, словно заборная доска бомж Витька Кондратьев был, наверное, единственным из прохожих, кто с интересом наблюдал за установкой щита. Когда наконец щит установили и Витька в третий прочитал рекламный слоган, он скептически поджал губы: «Ну надо же, как у этих торгашей все просто, как в той сказке. Зашел в „Злато“, отоварился парой-тройкой кило золота – и живи себе счастливо, поплевывай в потолок, забот не зная. Не жизнь – малина! Не-ет, братцы мои, в жизни так не бывает, счастье —это вам не штучный товар, счастье – это совсем-совсем другое, счастье – это… это…»

И тут, к своему стыду, Витька запнулся – то ли он забыл, а скорее всего, вовсе не знал точного ответа о счастье. А между тем, сам того не подозревая, Витька затронул волнующий человечество с незапамятных времен вопрос: что такое счастье? Простенький, вроде бы казалось даже незамысловатый не вопрос – вопросик, оказался не по зубам ни древним высоколобым мудрецам, ни современным маститым профессорам-культурологам, которые бились над ним до хрипоты, до умопомрачения – и по сей день бьются, однако точного ответа ни раньше, впрочем как и сейчас, так и не выдали обществу, и сомнительно, что этот вопрос будет вообще когда-нибудь решен положительно

Впрочем, в отличие от «высоколобых», Витька не собирался особо-то ломать голову – свой ответ на этот животрепещущий вопрос, пусть и не по-научному сформулированный, у него был давно готов: счастье – это когда тебе хорошо! Просто хорошо – и все! У него даже был заготовлен ответ на другой вопрос, как бы сопутствующий первому: много ли человеку для счастья надо? «Много счастья не бывает» – таков краткий Витькин ответ. И точка, можно считать вопрос о счастье закрытым. Все – и не надо спорить, зазря ломать копья, можно лишь добавить: каждый счастлив по – своему. С чем Витька был полностью согласен.

«А что, разве не так? – расфилософствовался Витька, видно от преизбытка свободного времени. – Ясное дело, так! И за примером далеко ходить не надо. Взять хотя бы хозяина этого „Злато“ – он, наверняка счастлив, что у него денег куры не клюют, а прилавки магазина прогибаются от золота… Или вон тот владелец крутого джипа, что на красный светофор нахально попер – разве он не счастлив от обладания такой мощной навороченной тачкой – конечно же счастлив… А пассажиры, одуревшие от долгого стояния на остановке, вон как счастливы от наконец-то появившегося автобуса, прямо ломанулись в открывшиеся двери сто первого маршрута… Летними каникулами счастлива шаловливая детвора перебегая улицу в неустановленном месте, прямо перед самым носом у матерящихся им вслед водителей автомашин… А взъерошенный воробушек, что долбит сухую хлебную корку под балконом —разве он не счастлив? Конечно же счастлив по-своему, по-воробьинному… Да что там говорить, при желании, если еще и внимательно приглядеться, ну очень внимательно, то везде можно обнаружить пусть и маленькое, и даже пусть совсем-совсем малюсенькое, но все-таки счастье…»