Николай Дуюнов - Смерш. Дети айсзаргов

План я составлял несколько дней, надо было предусмотреть все мероприятия по проверке столь необычного сигнала, привлечь все силы и средства КГБ, продумать все ходы, как свои, так и проверяемого, изучить его прошлое, настоящее, окружение, связи и т. д. и т. п. Короче, когда я представил начальнику план мероприятий, а он его должен утвердить, то это был объемный документ, превышающий сам сигнал в десятки раз. Из опыта последующей работы как по этому делу, так и по многим другим, могу сказать-первичный сигнал, получаемый нами от источников информации, это маленькая верхушка айсберга, когда надо вырыть тонны земли, мусора, отмести сотни версий, по ходу проверить десятки, если не сотни людей и событий и выбрать одну, настоящую оперативную версию и раскрутить ее, добравшись до истины. Как говорят – лопату тебе в руки, разгребай. Примерно так и была написана резолюция начальника с добавкой: «Плохо выполнишь, что напланировал, получишь по полной».

Не знаю, верил ли начальник в то, что это серьезный сигнал, я лично проникся процентов на 25, и единственный, кто верил, был Леонид Семенович. Он почти еженедельно приезжал ко мне, и мы втихаря обсуждали наши действия. Он убеждал меня, что мы на правильном пути, и вселял оптимизм по ходу проверки.

Первое, что нужно было установить, – это личность проверяемого. Сделать это не представляло труда, так как нам было известно его имя и фамилия. Это Курашвили Тигран Симонович, 1911 года рождения, уроженец одного из сел неподалеку от Тбилиси, со средним образованием, грузин, живущий более 30 лет в Приморье, на одной из улиц Спасска, работающий в охране Спасского завода Сантехарматура, по работе характеризующийся положительно, жена – Светлана Федоровна, пенсионерка. Это были видимые всем данные, которые были на слуху. Далее начиналось самое интересное – мне необходимо было проверять его по учетам КГБ по Приморскому краю, наличие компматериалов, по другим учетам и здесь сразу же происходила засветка нашего интереса к этому гражданину, и как следствие – Морозов с вопросом, а чего это Особый отдел интересуется их подопечным. Это парадокс оперативной работы, сигнал на гражданского человека подотчетен горотделу КГБ. Т. е с самого начала интерес засвечен, и Морозов вправе знать, в связи с чем мы им занимаемся. Это охладило наш пыл, и мы стали думать, как обойти эту ловушку.

Не придумав ничего путного, пришлось за помощью обращаться в Особый отдел КГБ СССР по 1 воздушной армии, начальник полковник Белогаев Петр Николаевич, заместитель майор Бошук Аркадий Валентинович. Мы оперативно им подчинялись, и используя их возможности, можно было обойти этот момент, не привлекая внимания Приморского КГБ.

На помощь нам и оценку сигнала Белогаев П. Н. направил своего зама майора Бошука. Бошук А. В. был молод, энергичен, грамотен, кандидат юридических наук, и будучи всего лишь майором, сидел на полковничей должности, что в военной контрразведке было единичным случаем, других прецедентов я не знаю, вот такой специалист приехал помогать мне разобраться, надо ли заниматься этим сигналом, и предложить обходные варианты проверки.

Он внимательно прочитал написанный мною план, проанализировал каждый пункт, детально поговорил со мной и Качаном и сел думать, что делать дальше.

То, что приехал столь большой начальник помогать простому оперу в проверке сигнала, говорило о многом. Во-первых, материал был настолько интересен со стороны оперативной значимости и необычности, непредсказуем со стороны реализации, всякое могло произойти по мере накопления фактов и побочной информации, а могло оказаться простой тратой времени и пустышкой. Во-вторых, у нас в архивах еще пылились тома розыскных дел на бывших наших граждан, изменивших Родине и благополучно скрывшихся от розыска, бандеровцев, «лесных братьев», пособников фашистов и просто моральных уродов, воевавших на стороне Германии, предавших память отцов и дедов, строивших «новую жизнь» порой вопреки своим жизненным понятиям и кровному родству. Я регулярно пересматривал эти книги-ориентировки, где на сотнях страниц на меня смотрели фото предателей, изменников и пособников фашистов, разыскиваемых за столь значительные преступления, что становилось страшно, когда думаешь, что этот гад живет где-то рядом.

Я ходил за этим человеком днями, смотрел, как он одевается, как ведет себя с окружающими, чем интересуется, как говорит, и все больше начинал понимать, что ничего интересного он по жизни не представляет для КГБ, обычный пожилой человек, занятый своими проблемами, как заработать денежку, как прокормить семью, отдохнуть после работы, попить пивка, поболтать на скамейке перед домом, пожурить подростков за беготню и пыль во время отдыха и, ничем не выделяясь среди соседей, пораньше лечь спать.

Это повседневная рутина, которую проживает каждый человек пенсионного возраста, когда эта рутина уже образ жизни. А вот что этому предшествовало, и предстояло узнать. Для этого я и вся наша контора работали день и ночь, ради одного – этот человек для нас представляет интерес или нет?

Бошук предложил вариант, который не привлечет внимания Приморского УКГБ к интересу к объекту проверки – проверить не его одного, а нескольких фронтовиковв преддверии награждения их медалями за участие в войне, но не через наш отдел, а через Совет ветеранов войны из Хабаровска с целью приглашения их на процедуру награждения в Краевом Совете. Для этого мне вменялось в обязанность составить списки проверяемых, бывших военнослужащих Красной Армии, и представить их ему для отбора и утверждения.

Я засел в военкомате, и через неделю представил список из десяти ветеранов войны, подходивших под требования к награждаемым медалями за участие в войне. Это были заслуженные люди, достойные награждения, в том числе и проверяемый нами Курашвили.

Я подготовил требования по проверке этих лиц в структуру УКГБ по Приморскому краю, Бошук их подписал, и мы спецпочтой отправили их в Хабаровск для отправки во Владивосток. По нашим законам, на проверку отводится десять дней, и мы стали ждать результатов проверки.

Бошук уехал в Хабаровск, а для меня настали будни, заполненные и другими делами – наблюдение за проверяемым, сбор данных об образе жизни, связях, привычках, местах посещения и проведения досуга. В оперативной работе важно все – когда ты знаешь привычки проверяемого, его образ жизни, связи среди окружения. Где он проводит свободное время, его увлечения, что читает, как разговаривает, как оценивает действительность, все важно. И это касается не только жизни проверяемых – с таким же усердием и тщательностью мы изучаем образ жизни наших офицеров, прапорщиков, солдат, членов семьи и взрослых детей. Особое внимание уделялось тем военнослужащим, кто имел доступ к секретным материалам, мобистам, секретчикам, руководящему составу части, членам их семей. Почему женам и детям? Да потому, после службы некоторые секретоносители дома несли такую пургу, что можно было сразу его в тюрьму сажать за разглашение секретных данных среди семьи, на службе он один, а дома он командир и начальник, его нужно только слушать и не возражать. Поэтому у нас были осведомители и среди членов семей военнослужащих, и среди их знакомых и друзей, и когда командирам мы говорили о том, что надо того или иного офицера убрать с должности, связанной с сохранением секретов, то, как правило, вопросов не возникало. Потому что дойдя до должности командира полка, он неоднократно уже по опыту работы знал, что опер зря ставить вопрос не будет. То же касалось и переводов отдельных офицеров и прапорщиков подальше от секретов. Хотя, если честно, с прапорщиками было проще: их было малое количество имевших контакты с секретами, да и все они нами были проверены-перепроверены, и сами нам помогали в сохранении военной и гостайны.