Борис Алексеев - Количество жизни

Наконец спазм понемногу стал отпускать, и мне удалось сделать несколько прерывистых вдохов. Ещё минут через пять я окончательно пришёл в себя и огляделся. Инструктор разговаривал с приятелями на берегу, допивая бутылку пива и изредка поглядывая в мою сторону.

«Ну, сволочь, погоди!» – грозно подумал я и стал подбираться к берегу. Давило ощущение огромной тяжести, как будто на меня навесили свинцовые грузила водолазного костюма. Я выполз на берег и с трудом стащил с себя казённый гидрокостюм.

Поравнявшись с компанией глубоководных болтунов, я расслышал сквозь гудение в ушах знакомый голос:

– Давай сюда гидру. Как сам?

Злость куда-то ушла.

– Нормально, – ответил я и пошёл к жене, которая стояла и ждала меня поодаль.

– Как ты долго! – Марина хмуро оглядела моё «глубоководное» состояние, видимо, почувствовав неладное.

В этот миг я окончательно понял, что остался жив, и решил немедля рассказать жене о случившемся. Однако осёкся, заметив поблизости молодую женщину. Она сидела на пирсе, куталась в плед и напряжённо вглядывалась в море.

Маленькая, потёртая временем Пуговица грелась на солнышке, ожидая окончания очередной партии в домино.

– Рыба! – дрогнула старая кацавейка, да так сильно, что лопнули подгнившие пуговичные нити. Пуговка оторвалась от матери-кацавеюшки и, как пружинка, отлетела прочь на газонную траву.

– О-ой! Да как же это? – пискнула Пуговка. Кусочком нити она смахнула слезинку вечерней росы, выкатившуюся из её дырочки, и осмотрелась. Матерь-кацавеюшка, будто ничего не произошло, продолжала ласково обнимать дедушку Кронита. А тот поглаживал её своими шершавыми ладонями и складывал фишки, считая «вес» пойманной им рыбы.

Пуговица впервые видела деда одетым неряшливо. Такого раньше не случалось. Кронит был наследным интеллигентом и даже малый изъян в одежде, например, отсутствие пуговицы, воспринимал как неправильно решённое уравнение. А для школьного учителя математики подобная «алгебраическая» неточность попахивала личным фиаско.

«Э-э-э, нет, – вдруг вспомнила Пуговица, – в 1937 году случилось…»

…Люди в погонах заперли Кронита в сыром подвале и долго били. Тогда-то матерь-кацавейка и растеряла почти все свои пуговицы. На третий день отпустили. Кронит кое-как вернулся домой, дверь ему открыла бабушка Оля, живая, молодая и красивая. Дед взглянул на неё и прямо в дверях упал в обморок.

Долго потом Оля, растопив в слезах кусок хозяйственного мыла, отстирывала кровь с одежды мужа.

– Да… – Пуговица припомнила белый шрам на матери-кацавеюшке от ворота до самой поясницы.

…Подвал, крик следователя и стон деда. В две крохотные дырочки, прикрытые чубчиком швейных нитей, пуговка наблюдает, как писарь вскакивает со стула, подбегает к деду и бьёт его чем-то тяжёлым в затылок. Потом сгребает матерь-кацавейку в свой огромный кулак и волочит деда по бетонному полу. Матерь не выдерживает страшной боли и рвётся пополам. Дед падает из рук мучителя. Писарь отряхивает ладони, вытирает носовым платком пот со лба и садится за стол. «Продолжим», – говорит следователь. Писарь, обмакнув перо в чернильницу, начинает записывать ещё не существующий ответ деда.

– Милый дед, – вздохнула Пуговица, рассматривая широкую заплату на правой брючине чуть ниже бедра…

…Шёл 1962 год. Кронит, уволенный из школы за то, что не пропустил в выпускной класс сына секретаря райкома, отпетого двоечника и маленькую детскую сволочь, четвёртый месяц работал егерем в лесном урочище Сандармох, что на берегу Онежского озера, близ посёлка Повенец. Трудная была работа, и место тяжёлое, расстрельное.

Однажды обходом набрёл он на двух матёрых браконьеров. Те завалили лося и только принялись свежевать тушу. Увидев Кронита, разбойники похватали ружья и точно б прибили деда, но в этот миг из ельника выкатился огромный медведь-шатун. Медведь, дурея от запаха крови, бросился на Кронита. Браконьеры на стали стрелять в медведя, а, подхватив отрубленные лосиные рога, пустились наутёк. Кронит сорвал с плеча ружьё, но выстрелить не успел. Медведь ударил его лапой в правое бедро, повалил и… вдруг спрянул назад, истошно рыча и перекатываясь по снегу. Его правая задняя лапа оказалась перехвачена острозубым медвежьим капканом, из-под лезвия которого уже вовсю хлестала и пенилась бурая кровь зверя.

Когда Кронит, пошатываясь, добрёл до дома, на крыльце его встретила заплаканная от тяжёлого предчувствия Оля. Она проплакала весь вечер, отпаивая мужа горячим чаем с рябиной и вшивая в правую брючину ту самую заплату.

Невесёлые воспоминания Пуговки прервал окрик деда:

– Вот те на! А Пуговица-то где?

Старички нагнулись и стали шарить в траве вокруг стола. «Я здесь, здесь!» – Пуговка силилась им помочь, но говорить вслух она не умела, а её лакированный бочок под вечер уже не так посверкивал, как, скажем, пополудни.

– Да вот же она! – Кронит наклонился до земли и аккуратно двумя дрожащими пальцами поднял Пуговицу, смахнул оставшиеся от вечерней росы слезинки и положил в карман своей кацавейки. «Опять я у мамы в животике!» – зевнула нагулявшаяся во дворе Пуговка и тотчас уснула безмятежным сном.

Гриша проснулся рано и сразу почувствовал себя плохо. Он поглядел на спящую жену, вздохнул и подошёл к зеркалу. По ту сторону стоял явно больной человек, вид которого скорее пугал и отталкивал, чем вызывал сожаление.

– Н-да, нужен врач, – поморщился Гриша и вышел на крыльцо.

Его загородный дом, потеснив старые барские заросли белой сирени, стоял на задах живописной подмосковной деревни. День был воскресный. Ехать никуда не хотелось.

Тем временем проснулась жена. Оглядев Гришу, она без слов выкатила из гаража машину, усадила мужа, включила «красную цветомузыку» и помчалась в город.

Они вошли в вестибюль современной коммерческой клиники «В здоровом теле».

– Здравствуйте. Ваши проблемы? – обратилась к ним миловидная девушка-регистратор.

– Да вот, – начал отвечать Гриша, но девушка положила перед ним бланк договора и попросила расписаться в трёх местах.

Когда Гриша расписался, она сообщила, что первичный осмотр стоит две с половиной тысячи рублей, и указала на окошко кассы, где следует заплатить деньги. Грише хужело на глазах.

– Девушка, – заволновалась жена, – скажите, где приём.

– Одну минуту, – перебила её молодая распорядительница. – Я должна занести в компьютер факт оплаты и выдать талон!

Гриша положил в окошко пятитысячную купюру, взял чек и, не ожидая сдачи, вернулся к стойке регистрации. За барьером он увидел сразу двух зеркально похожих друг на друга девиц и никак не мог сообразить, какой из них следует отдать оплаченную бумажку. Тем временем жена на табло прочитала расстановку персонала на сегодня, подхватила Гришу под руку и поспешила в кабинет первичного приёма.