Василий Лягоскин - Все цвета радуги. Книга первая «Ресторан „Панорама“»

Каюсь – мазнул взглядом ниже, но под платьишком, достаточно скромно лежащим сейчас на ногах, не увидел ни трусиков, ни того, что они скрывали. Видел внутри лишь абрис этого стекла, и какое-то черное марево, клубящееся вокруг него, и – кажется – густеющее и расползающееся вширь. Сердца и других органов тоже не видел, но почему-то был уверен – стоило этой черной заразе добраться до «насоса», примерное место расположения которого я осознавал, и все – кирдык! Если только это слово можно было применить к юной красивой девушке.

Глубоко вздохнув, и еще раз оглядевшись, убеждаясь, что ни врачей, ни средств спасения не наблюдается, я ухватился за краешек стекла, и осторожно вытянул его из раны. Отбросил его в сторону, не в силах отвести взгляда от первого, бурного толчка крови – теперь ей ничего не мешала изливаться наружу. И хрипы из легких стали более явственными и глубокими. А черный клубок внутри не подумал исчезать. Платье в этом месте было практически разрезано; лямка бюстгальтера тем более. Так что едва заметного усилие пальцев левой руки хватило, чтобы обнажить грудь полностью – и левую, практически отделенную от тела, и правую, не поврежденную. Но любоваться на них не было времени. Как не было и ничего, чем возможно перевязать или просто заткнуть рану. Нет, побегать вокруг – нашел бы. Или с себя рубаху содрал бы. Но время, время… И я сделал единственное, что пришло в голову. Нет, оно в нее даже не пришло; движение было непроизвольным. Я просто зажал рану правой ладонью. В которую, кстати, вся грудь поместилась так, как будто они были созданы друг для друга.

Впрочем, окончательно в пошлость я сваливаться не стал. Прежде всего, благодаря картине, что видел теперь перед собой. Прямо сквозь собственную руку, и часть Катенькиной груди я увидел внутри нее что-то, напомнившее мне больше всего битву. Битву двух начал – того самого темного, клубившегося прежде вокруг осколка и другого, почему-то зеленого, яростно вгрызавшегося в эту черную муть. Я, кстати, удивился не самому факту извержения из моей ладони волн какой-то субстанции, не видимой обычным зрением (моргнул – убедился!), а тому, что, покидая мой организм, светлая, солнечная волна на границе двух организмов – моего и Катиного – одномоментно превращалась в зеленую. Которая сейчас побеждала.

И победила, черт побери! Последняя капля черноты исчезла, поглощенная не менее интенсивной зеленью, и победительница – как с цепи сорвавшись – рванула вперед, по всем закоулкам девичьего организма. Теперь я видел его весь, под платьем, и всем остальным. Этого зеленого человечка весьма соблазнительных форм. Было ли это эротично? Я так и не успел это понять. Потому что рефлекторно сжал ладонь на такой мягкой, и теплой груди, и Катя открыла глаза. А потом – бац! – одарила меня совсем не эротичной пощечиной. И процедила сквозь зубы:

– Каз-зел! Руки убрал!

Ну, я и убрал. Руку, а не взгляд. Который зафиксировал голые, но абсолютно целые груди. Разве что на левой, недавно отрезанной почти начисто, едва виднелась тонкая светлая полоска – подобие шрама, который наверняка рассосался бы до конца, не одари меня Катенька пощечиной.

Бац! Еще одна – с условно раненой стороны – прилетела не менее хлестко.

– Значит, – улыбнулся я, – действительно все зажило.

– Ах ты! – чуть не задохнулась от ярости девушка, – ты еще смеешься! Вот я бабуле все расскажу!

Она оттолкнула меня с силой, какую я никак не ожидал в девичьих руках, вскочила на ноги и, придерживая обрывки платья на плечах сразу обеими ладошками, умчалась вниз. А я остался на этаже в одиночестве; с той же ухмылкой на губах, и растущей паникой внутри себя. Это я представил себе рассказ Катеньки бабуле, и ее реакцию. Объяснять же реальное положение дел я не собирался; во-первых – не поверят же, а во-вторых… не собирался, и все. Что-то противилось этому.

Увидеть, что творилось снаружи, и внизу, было нетрудно. По мере того, как я поднимался, передо мной возникали: сначала все то же низкое тяжелое небо, в котором где-то на горизонте проглядывало солнце; как бы не крупнее того, что сопровождало нас по пути в «Панораму». Его уровень над горизонтом, кстати, показывал, что или прошли почти сутки, и начался новый день, или время, вместе со светилом, отступило назад; часика так на три.

Следом показались все такие же дубы. Только горных вершин не было – ни заснеженных, ни голых, с дымкой. Я мигнул.

– Точно – нет. А внизу?

Внизу первым делом я нашарил взглядом бабулю. Немудрено – она «сверкала» ярче всех. Ну, как сверкала – если так можно было назвать тьму, которая клубилась внутри ее еще крепкого тела. Интенсивную такую тьму, которая – почему-то подумалось мне – не была привнесена, как Катеньке, раной (тут бы понадобилось сотня ран) а была природной; изначальной или взращенной многолетними тренировками. Рядом с ней уже стояла и что-то говорила Катенька, по-прежнему светившаяся зеленым. Только, кажется, уже чуть менее интенсивно. Она так яростно размахивала руками, показывая чаще всего в мою сторону, что легкие зеленоватые облачка так и отлетали от нее, заставляя бабулю морщиться.

– А может, она морщится; точнее – скалится по другой причине? О – ёбтыть!

Бабуля тоже махнула рукой. Но более яростно и прицельно, чем внученька. И прямо в меня полетел темный сгусток чего-то такого ужасного, что я предпочел бы выставить ладони еще раз против метеорита, чем против «этого». Я просто шагнул вправо, под защиту такого тонкого и хрупкого в этот момент стеклопакета. Черная клякса основной своей массой влетела на этаж, и так же успешно пролетела сквозь него, сгинув где-то среди дубов. Показалось, что кто-то там среди лесных великанов крякнул в изумлении и возмущении. Краешком клякса задела целый стеклопакет. Чернота вляпалась в стекло, и стекла по нему липкой неприятной массой. Я шагнул еще правее, к следующему стеклу – туда, где невесту поджидали такие «веселые» подарки».

– А где Эллочка? Ага – вот она. Ох, ты ж!

Даму свою я узнал по платью. Она, кстати, ничем не светилась, в отличие от некоторых других гостей этой так и не начавшейся свадьбы. Но мне было не до них. На поляне, что вместила часть парковки с тремя люксовыми внедорожниками и практически всех участников вечеринки, включая немалое число работников «Панорамы», появились новые действующие лица. Или морды. Я чуть не выпрыгнул сквозь стекла пакета, чтобы попытаться прийти на помощь Эллочке, которую полностью накрыла темная фигура, выпрыгнувшая откуда-то из леса. Пара мгновений – и она выпрямилась во весь свой рост, который я краем сознания оценил метра в четыре, если не больше. Но основная часть моего оцепеневшего в ужасе разума не могла отвести глаз от того, что это чудовище держало в своих лапах. Это «что-то» – кровоточащее и уже не дергающееся, было смешано с обрывками чего-то голубого. Того самого, с подсветкой солнечного света. Эллочки уже не было; были лишь куски мяса и костей, один из которых чудовище постаралось запихать себе в пасть. Тут я его и рассмотрел, неосознанно, но очень внимательно. Четырехметровая, как уже отмечал, туша была многовекторным гибридом Кинг-Конга и тираннозавра. От обезьяны в ней было человекообразное сложение с четырьмя руками-ногами, способными в мгновение разорвать человеческое тело, что этот монстр только что и продемонстрировал. А от динозавров – чешуйчатая шкура, да морда, вытянутая вперед так, что ее пасти с длинными кривыми зубами могла позавидовать любая акула. В такую, распахнутую, человек целиком вряд ли бы поместился, а по половинке, как Эллочка…