Виктор Девера - Храм любви. Книга «Чудеса Шаманки»

– В том, что ныне времена изменились, перестройка виновата. Все как с цепи сорвались, стараются всё больше ухватить, и служить только себе, и жить для себя, но если ради мамоны жить, то чувства быстро можно убить. Я, как дама, уверена, что надо создавать оговорённые условия всем. Ныне уже непонятно, кто кому должен служить: то ли бабы мужикам, то ли мужики нам.

Оттого что дамы ныне удобней для работодателей на производстве, на них повышен спрос с повышенной оплатой, из-за этого и в семьях стали меняться отношения. У кого так, у кого эдак, то ли диктатура мужика в семье, то ли диктатура свободной любви. Бабы рожать разучились. Все пьют коктейль безбрачия и живут в таком же коктейле жизни. Может, действительно необходимо систематизировать этот коктейль свободных отношений по значимости личностей в обществе?

То, что эту значимость можно сделать основной скрепой семьи, я тоже считаю возможным. Если женщина способней мужчины и её значимость выше, то ей и наливать больше прав, и пусть мужчина служит ей. Только эту значимость необходимо как-то фиксировать и учитывать в неких моральных договорах как контрактах отношений, о которых и говорила.

– И в этом тоже есть доля правды, – согласился он с её вопросительным монологом. – Но разве не вы, если я не путаю, говорили, что любовь всех равняет?

– Неравенство может сохраняться, если оно будет согласовано и не будет убивать их любовь, – отреагировала она. – Многие к равенству и не стремятся, только его надо соблюдать моральными нормами гармонии. Если мужик хочет чистой любви, то должен равнять даму с собой.

– Это уже другой компот, – восклицал он. – Только кто и как будет определять эту неравную значимость личности? Собственно, разве не об этом я говорил? Может быть, как и говорил, по служению обществу, как и богу, определять социальный статус и правовую значимость каждого. Его можно было бы использовать как право на свободу ошибок в любви, с возможностью его понижения или наоборот. Эта мера могла бы быть рычагом влияния в системе контроля и управления правом на любовь. Может иметь место и налог за отступления от норм принятой обществом морали. Только вот в семье, а не на производстве, если женщина будет только заниматься семьёй, то как быть со статусом и определять его? Это выглядит смешно, но, похоже, без общественной деятельности значимость личности – это утопия.

– Да, в этом есть какая-то сложность, однако успехи детей и успехи мужа, ради которого жена жертвует собой, могут быть частью и её достояния, и это тоже может стать условиями контракта согласия в любой форме семьи. Вот определять статус и контролировать соблюдение допустимого по нему пока действительно некому, – уточнила она его соображение. – Поэтому полезная значимость семьи и личности в ней может определяться и религией по родительской, божественной и общественной полезности.

Он как будто опять не был полностью согласен, но не стал возражать, а встал, и медленно начал ловить вновь появившийся рядом с ним шарик «уко», и, не поймав, с досады произнёс:

– Какой абсурд этот шарик, а вот живёт, как чудо этих стен, в невероятности. Может, – не поймав, с досады произнёс он, – наша религия этим заниматься будет, но, думаю, тоже только по большому чуду. Однако всё может быть, и если вдруг случится такое же чудо, то всё возможно. Вот дамы-кукушки могли бы ею преследоваться за отказ от воспитания своих детей. Однако даже такая же аморальная роль птицам дана самим богом, и как тут быть с осуждением? Если птиц карать за это бог не берётся, знать, они за свою полезность этому миру прощение имеют, а потому нельзя. Значит ли это, что за это надо карать дам? Это хорошо, что они аборты не делают, а просто оставляют детей в роддомах и уходят, бездетным они спасение. Надо учитывать законы природы. Поэтому соглашусь с возможностью и религиозной, и прочей оценки значимости, но для этого она всё-таки должна стать религией природы.

– Не всё, что есть в природе, обязательным должно быть для людей, – возражала она. – Если в дикой природе убивают друг друга, а самец льва, победившего главу прайда, убивает его потомков, то это не значит, что люди должны делать то же самое. У людей есть язык и дары природы, чтобы они не охотились друг за другом, а пользовались её дарами и находили согласие.

– Естественно, и тут главное отличие только в том, что люди могут жертвовать своей жизнью во имя спасения других, а не поедать друг друга, и это являет значимость человека над всей дикой природой. Звание человека этим и определяется.

Она высказалась и вдруг, обернувшись к нему, подала руку. Он в растерянности машинально взял её за запястье, не зная, что делать дальше.

– Вам мои мурашки не перешли? – спросила она его.

Он покачал головой в знак отрицания.

– А во мне они будто бегают под кожей. Порой мне кажется, что со мной говорит другой человек с чужими глазами и мозгами другого понимания. Он потрясает меня своей собранностью рассуждений, отчего у меня даже мурашки ползут по телу. Иногда мне кажется, что с вами говорю не я, а та жертвенная натура, бросающая мне логику для общения с вами.

– Способность жертвовать жизнью во имя того или другого всегда говорит о значимости личности, – продолжил он её намёк на жертвенность некой её внутренней натуры и всего смысла любви и семьи как смысла их беседы. – Правда, не все это осознают, но даже образование семьи – это жертвенность родителей во имя детей. Однако не только каждый человек, а и каждая моральная общность своей полезностью, видимо, должна быть способна иметь и формировать общие статусы значимости, чтобы иметь влияние на своих членов и жертвовать своей значимостью во имя спасения или поддержания своих членов, как и государства своих граждан.

Так, право жертвовать ими и делиться правом свобод в определённых пределах своей значимости, возможно, когда-то будет определять формы свобод каждого как выражения к ним любви их моральной общности. Практически иметь право значит пользоваться чем-то или кем-то как собственностью, пока это право не будет подтверждаться значимостью личности. Только с таким подходом алчность не убьёт благородство, а наоборот.

Только тут он, размышляя над тем, что говорит, стал сомневаться в простоте своего изложения. Ему показалось, что опять говорит сложным и недостаточно доступным ей языком. Как сказать проще, он не знал и стал раздумывать. Однако, не найдясь в своих поисках, признался:

– Я говорю сложно, и если вы не поняли меня, извините и не реагируйте на сказанное. Эта жертвенность хоть и необычна по сути современных отношений, но, может быть, интересна будет когда-то в будущем. Вы же думаете о подобном или вас только интересуют деньги и то, как благородно прикрыть свой доход, с мифическим намерением построения рая на земле, создавая его иллюзии?