Игорь Арсеньев - Любовь да будет непритворна

– Где? Я не вижу.

А заслышав русскую речь, продавщица еще больше насторожилась. В своем воображении я четко представил обозленных овчарок и элегантных гестаповцев, прикрывающих скрещенными ладонями нижнюю чакру муладхара.

– Что это?! – прокричала твердыня силы на полную мощь своих потрясающих легких.

– Где – это? – оторопело переспросил я жену.

– Булочка! – лицо Людмилы просияло, будто внутри у нее включился прожектор.

Я показал жене ценник. Она, поперхнувшись, упрямо сказала:

– Хочу!

– Люда, – произнес я как можно теплее, – в пересчете на наши деньги, этот (блин) кусок теста тянет на шестьсот рублей! Шесть сот, понимаешь?

– Да.

– Шесть сот! – я старательно вложил в уши жены интонацию астрономического значения еще раз.

– Хочу! – но теперь уже тихо повторила она, сверкнув глазами, полными удушающих слез.

Немка шагнула вперед…

– Идиотка, положи булку! – прошипел я придушенным зайцем.

– Nein! 15 15 Нет! (нем.) – ледяным, рассыпчатым залпом прокатилось по торговому залу немецкое эхо.

Не деньги удручают, а их отсутствие. Я завелся. Я трещал как механический, заведенный болван про другой магазин, в котором цены на продукты «не бешеные». Я напомнил Людмиле о том что, если мы хотим добраться до цели то, необходимо во всём себе отказывать. А между тем слёзы Людмилы, точно хрустальные бусы, катились под ноги врагу. И меня это бесило!

Разобщенные мы вышли из лабиринта товаров. Паточный городишка в мгновение ока сделался тусклым и совершенно безрадостным. Наши рты рожали чудовищ. Жемчужные облака обрушились, осыпаясь, казалось, липкими насекомыми с мягкими лапками. Мы пронзали один другого словами как острыми стрелами притом, что я отчётливо понимал, что неправ – неправ… Но я кричал, изобличал, уверял… Я выскочил из веломобиля и пошёл наугад, как дурак, не разбирая дороги. Во мне бушевали вихри, сонмы мучений, ниспадающих молний…

В бессознательном состоянии, мы не заметили, как вкатились в город под названием Бад Олдеслое, в котором, разумеется, помирись.

Однообразие утомляло. Тишайшие, дремотные улицы, повсеместное цветочное украшательство, порой, нас доводили до одури. В голове так и сыпались пафосные, обличительные диатрибы и хотелось крикнуть: «Эй, домоседы, очнитесь: русские в городе!» Ну, а если без шуток то, на поиски «языка» иной раз уходила уйма драгоценных минут. Однако именно разности-несуразности нас окончательно примирили. Омытые радостью, мы едва не влетели в аварию.

– Ой, мадам, мы вас не сразу заметили! Просто вы так резко свернули… Простите, тысячу извинений…

Из открытого автомобильного окна, казалось, раскаленного докрасна «Opel Corsa», фрау с комбинационными глазками, не обращая внимания на извинения с нашей стороны, без предисловий полоснула вопросом:

– Holland?

– Голландия? – переспросил я. – Нет, драгоценная, вы ошиблись. Мы русские – русские из Ленинграда…

– Из Санкт-Петербурга! – поправила меня Людмила, слегка толкнув локтем в грудь.

Наладив связь с одутловатым, дряблым своим личиком, дама, потешно дрыгая ножками, а потому не сразу, однако выпорхнула из авто, которое так и осталось торчать на проезжей части, перегородим дорогу по диагонали.

– Was ist mit der Flagge? Nicht russisch. 16 16 А флаг? Не русский. (нем.) – усомнилась она.

– Флаг русский! – ответил я в таком же наступательном тоне. Флаг царь Пётр Первый учредил.

– А-а, – протянула фрау с ухмылкой, – Горбачёв – перестройка!

Даму, что называется, мотнуло, при этом ее чуть не сбила проезжающая мимо машина. Однако, заметив, атлас немка накинулась:

– Путешествуете? Куда направляетесь?

– Мы… направляемся в Эрланген…

– Куда? – переспросила немка.

– В Эрланген, – ответила Людмила, – на ежегодный фестиваль веломобилей. У нас даже есть официальное приглашение. Людмила достала папку с документами.

– О, замечательно, великолепно! – воскликнула немка и нос ее покрылся лёгкой испариной.

– Пожалуйста, если не трудно, – сказала Людмила, – покажите, куда, как проще, быстрее выехать за загород? Ваши улицы так пустынны…

Узнав о том, что мы из России, женщина в фиолетовом платье с розовой фишю, стала усиленно артикулировать. Она выделяла, будто печатала каждую букву в отдельности, точно мы в один миг превратились в душевнобольных:

– В-и-д-и-т-е в-ы-с-о-к-о-е д-е-р-е-в-о? – Да, – удивилась Людмила. – Т-у-д-а!

Указав направление, странного вида мадам энергично вскочила за руль авто и укатила, оставив нас полном недоумении.

Однако серебристый красавец тополь, в самом деле, возвышался при выезде из Бад Олделое. Под деревом была лужайка, на ней – две фигуры. В черном – мужчина, рядом с ним – вы догадались.

– Also! 17 17 Итак! (нем.) – многозначительно произнесла немка, мерцая короткими, словно остриженными ресничками. – Перед вами мой муж, его зовут Мартин. Он архитектор. Меня зовут Зигрит. Я – медсестра. А дальше: «Цирлих-мацирлих, наш дом в двух шагах, пожалуйста, не отказывайтесь, погостите, у нас вам будет намного удобней, чем в палатке…»

– Да-да, вы доставите нам удовольствие, – поддакивал, словно «черный тюльпан» архитектор, энергично кивая головой. При этом его напомаженные усики дергались, будто второпях они были неровно приклеены перед выходом на задание.

Что сказать? Ну да, мы спешили. Да, нам очень хотелось добраться до цели. Но с другой стороны: почему нет? Людмила из веломобиля перекочевала в авто Зигрит, Мартин втиснулся на сиденье рядом со мной. Мы развернулись, как на военном параде, и скоро оказались на месте.

Дом, который спроектировал Мартин сам для себя, оказался – умеренным, то есть не слишком большим, не слишком маленьким, однако, удобным во всех отношениях. Первым делом Мартин выкатил свой глянцевый «Opel» из подземного гаража, внедрив в него наш hand-made. 18 18 Рукоделье (анг.) Я из овечьего любопытства поинтересовался: «Зачем, почему он счудачил?» Мартин, проводя дальнейшую рекогносцировку, уверил, что так сохраннее. Вы (то есть мы) гости, а веломобиль – эксклюзивная вещь, за которой необходимо присматривать.

Войдя в дом, медсестра предложила «продезинфицировать наш гардероб». А пока мы скоблили себя в душевой, в автоматической стиральной машине, о которой «тогда» мы могли только мечтать, уже вращались наши пожитки.

После небольшой адаптации, Мартин любезно зазвал меня и Людмилу в подвальчик, где находился уютный, хорошо оборудованный мини-бар. Судя по всему, наши новые знакомые были настроены весьма радушно и предложили распить с нами по бокалу Моэта. Однако после второй распитой бутылки, мы узнаем о том, что Мартин и Зигрит родились и выросли в Кенигсберге, то есть в Калининграде (бывшей столице Восточной Пруссии). Я насторожился, поскольку муж сестры моей матери Фёдор Петрович Волков воевал в Кенигсберге в звании майора Красной армии, выполняя обязанности военного комиссара. Хотя о том, что происходило в осажденном городе на самом деле, разумеется, я знать не мог.