Валера Жен - Свет небесный

Ничего удивительного нет в заинтересованности Мухина личностью Ивана Быстрова. Мнения Петьки и Татьяны не отличались объективностью, несли ярко выраженные признаки личной предубежденности; другое дело – старички, фиксирующие все передвижения своего почтальона. А что, хороший парень: не пьет, не матюгается, всегда выслушает наболевшие вопросы, да… шустро бегает. Не успеешь оглянуться, а он уже у соседнего подъезда. Молодчага! Есть разрозненные фрагменты, и нет целостного восприятия. Осталось найти некий алгоритм и воссоздать объективную картину. Спрашивается, зачем? С таким же успехом можно копаться в личной жизни всякого обывателя. Ответ до банальности прост: почтальон является заметной фигурой в жизнеустройстве ограниченной территории; никто не остается к нему равнодушным, с его присутствием считаются и… находятся от него в зависимости. И расследование Мухина становится все более направленным.

К утру дождь перестал. Деревья благоухают первозданной свежестью, сквозь зеленую дымку пробиваются солнечные лучи, музыкой растворяются в непорочных душах. Детишки не могут равнодушно пройти мимо размытой песочницы, вырываются из рук озабоченных мамаш. В общее оживление никак не вписывается Мухин, он с нетерпением поглядывает на служебный вход в почтовое отделение. И Быстров не заставил долго томиться – выбежал из-за угла, прыгнул на крыльцо, тронул дверной звонок. Открыла маленькая чернявая женщина с мокрой тряпкой в руке, приветливо улыбнулась, сразу же удалилась. Быстров повернулся в сторону Мухина.

– Ну, здравствуй. Чего рано?

– Не хотел упустить. – Леня подошел к почтальону. – Я ведь что… только пройти по маршруту. Помогу разнести почту.

– Конечно, ты – журналист, тебе хочется написать этакое… не похожее. Сразу предупреждаю, ничего особенного не увидишь. Обычная в своем однообразии работа. Хотя… – Быстров шире приоткрыл дверь, рукой приглашая внутрь, – у каждого человека свое понимание работы.

В помещении пахнуло сыростью – результат работы неутомимой уборщицы, протирающей тряпкой мебель сотрудников. Молча подхватила ведро и скрылась за дверью начальницы.

– Садись, я сейчас.

Он не надолго удалился, вернулся со связкой газет. И началось… Мухин вспомнил соревнования барменов, показанные как-то по телевидению, и подумал: напрасно не устраивается чемпионат на звание лучшего почтальона-сортировщика. Перед ним работала хорошо отлаженная машина. Газеты веером пересыпались из одной руки в другую, сгибались в нужный формат, складывались в аккуратную стопку. Не меньшее впечатление производила расфасовка писем. Быстров заметил его восхищенный взгляд.

– А как ты думал! Каждое письмо имеет свое место, газета – тоже… чтобы при доставке не копаться в ворохе корреспонденции. В первые дни тратил уйму времени, пока переберу всю почту, теперь наловчился. А вообще интересно. Ведь это как спорт.

– И так всю жизнь!?

– Зачем? – Быстров внимательно посмотрел на собеседника, присел рядом.

– Я понял, зачем ты пришел… Когда-то я был в строительном отряде, вместе со всеми ждал на перроне поезда. До нас докапывался один журналист. Знаешь, карикатурный Мэгре с трубкой в зубах. Пыхтит и очень занозисто говорит: А зачем вы на целину едете? Наш командир бодро отвечает: Помочь людям! А другой товарищ добавляет: И заработать желательно . Ну вот, этот журналист отошел на пару шагов и зло процедил: Дурак! Ты понял что-нибудь?

– Каждому свое, – пожал плечами Мухин.

– Эх, а еще журналист! – в сердцах обронил Иван. – Надо иметь воображение… Ленивый журналист хотел, чтобы за него сделали его же работу. Вот он и хитрил.

Это же надо! – подумал Леня. – По сути, он сказал то же самое, что Татьяна. Не бывает абсолютной истины. Вернее, она имеет очень объемное понятие, в двух словах не выразишь, поэтому надо просто понимать. И есть литературное вранье – так, для красного словца. Совпадение казалось удивительным, и он потерянным взглядом блуждал по рабочему помещению. Теперь обратил внимание еще на трех работниц: две сортировали письма, третья просматривала бланки. Несомненно, все прислушивались к их разговору, хотя присущее им женское любопытство никак не отражалось на выполняемой работе. Леня мысленно присвистнул – слов не находилось.

– Пойдем, здесь посторонних не любят, – кивая на выход, пригласил Быстров. – Вот тебе письма – хоть какая-то польза.

В молчаливой задумчивости они пересекли дворовые площадки, пошли в направлении к участку. Заготовленные вопросы потеряли свое первостепенное значение, потому что с трудом удавалось поспевать за шустрым почтальоном. И какие вопросы, если Мухин сам обязан найти на них ответы. Никто ему не скажет, что связывает Быстрова и Тараскину. Еще труднее понять, почему девушка активно пытается оградить Мухина от общения с почтальоном. Она появилась на своем радужном велосипеде, когда в очередном подъезде скрылся Быстров. Глядя на нее, дух захватывало – настолько она выглядела божественно недосягаемой в своем обтягивающем костюмчике. Едва заметный кивок, и – растворилась за поворотом. Вышла Евдокия Никитична в оранжевой спецовке и рабочих штанах, увидела в руках корреспондента письма, приостановилась.

– Ты, что ль, на замену? – Окинула хозяйским взглядом территорию. – Что делается, что делается…

Чего он добивается? Хотел найти зацепку. Со стороны выглядит так, словно он облюбовал себе будущее местожительство и преждевременно приспосабливается к новым условиям, тем самым опережая естественное развитие событий. И чувствует себя идиотом, потому что сам лезет в болото , постепенно привыкая к правилам, исходящим извне. Пока он никак не продвинулся к цели своей деятельности, зато попал под влияние Тараскиной, потом наследил в плюгавой компании Рябова, теперь бегает за странным почтальоном. Нет собственных идей, и он плывет по течению, не может остановиться. И эта женщина…

В любом дворе есть люди, которые навсегда примелькались. Ничего удивительного, если мало кто обращает внимание на дворничиху, попросту – Дуську. К ее присутствию привыкли как необходимому атрибуту всякого двора, и… естественному объекту для облегчающей душу беседы. Опять же мимоходом, не интересуясь душевным состоянием самой Евдокии. Действительно, у всех на глазах ставшие привычными скамейки, песочницы, скудная растительность, а убери их – сразу все заметят. Часто Евдокия сама проявляла инициативу. Устанет, бывало, и присядет в гуще словоохотливых стариков. Уж ей то как никому пристало знать все новости двора.

– Уверен, вам есть о чем сказать, – мягко подобрался к ней Мухин.

Евдокия отставила метлу к дереву, молча пошла в сторону скамейки, также молча присела, по-мужски расставила ноги в грубых мужских ботинках. Вынула из спецовки большой носовой платок, утерла со лба испарину, коснулась уголков рта, уставилась вдаль.