Валера Жен - Свет небесный

– Поди, знаю немало, всякого навидалась.

– В каждом районе есть своя внутренняя жизнь, мне, например, недоступная. Тут ведь как получается… – Леня сел рядом, повернулся к дворничихе. – В одном дворе начинают умирать люди. Обстоятельства нетрадиционные. Хотя нет! Вроде бы понятные случаи, но происходят часто.

– Терентьич, что ли? – Она вынула из кармана пачку «Примы»; сигарету размяла и прикурила, глубоко затянулась.

– Не обязательно. Елена Витальевна и Пендюхин – тоже.

– Оба курвы, – с хрипом выдохнула она.

– И Лена?

– Сдохла, и бог с ней!

– Это как понимать?

– Пьяница она. С сыном не ладила, от него и с синяками ходила. Сначала у цыган пригрелась, никак спровадить не могли. А как турнули, по слухам – нашла такого же алкаша. Вот они и упились. Кто ж такую гадость выдюжит. Пили-то самопал.

– Вы говорите общеизвестные факты, но должна быть серьезная психологическая основа. Не может женщина с бухты-барахты уйти в бесконечный запой. Кстати, никто не знает, с кем она выпивала, и никто не наблюдал ее в последние минуты жизни. Получается всего лишь возможная версия.

– Кто ее знает… Иван, нашенский почтальон, разговаривал с ней. Соседи говорили, вместе они выпивали, а как там… Он и под меня клинья бил. – Сказала, и взгляд прояснился. – Не подумай! Присел также – рядом, слово за слово. В гости пригласил на чашку чая. У меня и мозги набекрень, а он – в кусты.

Мухин с недоверием заглянул ей в глаза. На огрубевшем лице Евдокии ничто не поменялось. И доверие уже подорвано. Или она таким нетрадиционным образом развлекалась. Не мог молодой привлекательный парень соблазниться этой, этой… Представить трудно, в каком пьяном угаре возможно соблазниться женщиной, напрочь утратившей женскую привлекательность. Соответственно возрастало неприязнь. Вовремя из подъезда появился Быстров, сделал приглашающий жест.

– Мы можем продолжить беседу как-нибудь позже?

– А как же! Мне только и дел осталось – лясы точить.

Впечатления за последние полчаса не могли остаться без последствий: Мухин почувствовал душевную усталость и желание остаться наедине с собой – осмыслить, наконец, что с ним происходит. Обворожительная Татьяна и суровая Евдокия Никитична внесли смятение в его миропорядок, лишили способности уверенно воспринимать окружающую действительность.

– Я тороплюсь в редакцию. – Он смущенно протянул доверенную ему корреспонденцию.

– Как хочешь, – равнодушно отреагировал Быстров, забирая письма у Мухина.

– Но я еще приду!

– Не сомневаюсь, – усмехнулся Быстров и побежал прочь.

Что он вообразил! – мысленно возмутился несостоявшийся журналист, торопясь покинуть мир застоявшегося болота . Когда успел на целине побывать? По ночам изображает беспомощных стариков, провоцирует насилие – с какой целью? В сущности, писать не о чем. Каждый человек живет сам по себе и далек от объективности. Собранный материал рассыпается на самостоятельные фрагменты, нет в них, что называется, красной нити повествования. Высвечиваются отдельные характеры, но нет ответа на поставленный вопрос: как могло произойти? Или наоборот – в разобщенности людей заключается ответ? В любом случае он знает о чем сказать, когда входит в здание издательства.

Не о чем писать?

– Уже!? – поднял голову от рукописи главный редактор Хижин. – Давай, показывай.

– Ничего не получается, – пробормотал Леня Мухин, устраиваясь напротив.

– Это хорошо, – по-доброму улыбнулся Анатолий Евгеньевич. – Ты не первый, иначе где набраться бумаги. Я-то знал о трудностях, но не предполагал с твоей стороны малодушия. Как звали твоего батюшку?

– Юрий Николаевич.

– Известная в обществе личность, немало сил положил на реорганизацию и развитие городской инфраструктуры. Не только практиковал, но и статьи писал. Я знал его лично, поэтому говорю с полной ответственностью. И совсем не годится сдаваться тебе – его сыну, унаследовавшему родительские черты характера.

– Завяз, ничего не вижу. Есть мелкая склочность, но нет основной направленности в показаниях и поведении людей.

– А, это уже понимание, – одобрительно кивнул руководитель. – Тоже хороший результат. А если понимаешь, то остановись, осмысли ошибки и упущения. Внеси коррективы в свои действия и дальше дерзай.

– Запутался в человеческих отношениях, потерял цель…

– И все!? – усмехнулся Анатолий Евгеньевич. – Ну вот что, у меня много работы, а ты иди и собирайся с духом. Что касается цели… это твой успех. – Главный редактор невесело рассмеялся.

Когда незадачливый корреспондент повернулся к выходу, то услышал, как ему показалось, знаменательную фразу:

– Писать можно обо всем, надо суметь написать.

Не зря Леня зашел в редакцию – уже последняя фраза Хижина стоила того. Все встало на свои места. Анатолий Евгеньевич всего-навсего дал Мухину возможность проявить свои способности, и нагромождение отрицательных событий в отдельно взятом дворе здесь не при чем. Увидеть интригу изнутри – вот задача. Интрига – конфликт. Не обязательно знать истину. Именно увидеть и уметь отобразить! И чтобы не говорила Татьяна – эта милая, неискушенная в интригах, девушка, к ней надо прислушаться. Как говорится, устами ребенка глаголет истина. Мысль показалась убедительной, а если учесть недосказанность при последней встрече, то, окрыленный новыми надеждами, корреспондент помчался в сумеречный вечер к Тараскиной.

Несомненно, в семье сложилось неукоснительное доверие. Евдокия Никитична вопросов не задавала, предусмотрительно подала внучке теплую шаль.

– Накось! И что дома не сидится… Вон и чаек настоялся…

Леня тактично поторопился выйти и дождался девушку на лестничной площадке, а при виде ее с накинутой на плечи шалью испытал сильное волнение, когда окружающие предметы теряют ясность очертаний, учащается дыхание – уже в который раз. В любом случае он даже себе не признавался в собственной влюбленности, поэтому в беседах с ней проявлял легкую небрежность и даже снисходительность, но спать ложился с мыслями о ней. Впрочем, его фантазии отличались нежностью и нравственной чистоплотностью – пусть даже с налетом эротики.

– И что мне в голову пришло… – последовал он за ней из подъезда. – Люди бедны.

– Бедны? Да, вы правы! – смутилась девушка, но тут же ее голос обрел гневные интонации. – Вы думаете, духовные ценности ничего не стоят? Это все равно что большая жизнь, переложенная в художественное произведение, – уникальная, неповторимая.

– Согласен… неповторимая. А как быть с духовными ценностями Бориса Пендюхина?

– Ну, прямо! Сдался вам Пендюхин. Ненормальный человек, а как жил… Конечно, жалко. Наверное, родители были, кто-то же его воспитывал.