Натали Якобсон - Ангел рассвета – 1. Люцифер – сын зари

Она неуверенно подняла глаза. Нет, этого преподавателя по имени она не знала. Ей только сказали, что этот человек с темными тягучими глазами и оливковой кожей лингвист, он преподает арабский на старших курсах. Николь напряглась. Какое-то минутное узнавание, промелькнувшее между ними, не имело ничего общего с оброненным недавно комментарием. Ей даже не нужно было прикрывать веки, чтобы представить, как эта смуглая сгорбленная фигура преклоняет колени и ударяется оземь лбом перед черным изваянием крылатого существа. По его представлениям, она имела что-то общее с этим изваянием. Она видела вопрос в его глазах.

Нет, не может быть, она отвернулась и отдернула руку. Кем этот человек мог быть на самом деле, если не преподавателем? Арабом? Мусульманином? Раввином? Индийским раджой? Хоть самим султаном? Все не интересующие ее расы и национальности вмиг промелькнули перед глазами, объеденные одним – видением черного истукана, перед которым они преклоняются, чтобы найти защиту от другого жестокого божества. Еще миг, и ей начнут мерещиться пери. Николь коротко усмехнулась и хотела пройти мимо, но его слова вдруг остановили ее.

– Ты из его ангелов? – вопрос прозвучал, как утверждение.

Николь медленно обернулась. Непонимание, отразившееся на ее лице, почему-то привело его в шок. Она медленно и сокрушенно покачала головой, слова ответа вдруг сами сорвались с ее губ:

– Я больше не ангел.

Зачем она это сказала? Николь сама не могла понять. Голос, слетавший с ее губ, казался высокомерным и чужим. Казалось, произнеси она еще хоть слово, и ее восхитительное сопрано огрубеет почти до хрипа. Николь поспешила пройти мимо, она не оборачивалась, чтобы не замечать больше низко склоненную голову, обмотанную чем-то наподобие тюрбана и смуглого лица, и проницательных глаз. Она спустилась с лестницы, свернула за угол и прислонилась к стене.

– Подожди! – Донна и Шерон догоняли ее.

Николь отвернулась от них. Она чувствовала себя абсолютно обессиленной. Сейчас не время еще спорить с ними и обсуждать то, что они, наверняка, приняли за очередной комплимент. Должно быть, они коротко посовещались между собой и уже записали пожилого преподавателя в число ее воздыхателей. Почему же тогда не слышны смешки и пересуды?

Николь бросила на обеих подруг изучающий взгляд.

У тебя удивительно ясные глаза для человека, которому что-то нужно скрывать, пронеслось вдруг в ее мозгу. Она поморщилась, как от боли. Она не любила, когда ее мозг пронзают неожиданные и нелепые мысли.

– Так о чем ты с ним говорила? – Донна выглядела запыхавшейся и заинтригованной. Ее огромные, чуть раскосые глаза горели от интереса прямо, как два изумруда. Волосы, разметавшиеся по плечам, напоминали по цвету апельсиновую корку, а на ощупь, наверняка, были мягче шерсти котенка. Может, стоит все же потом с ней встретиться? Николь чуть смягчилась.

– Ты разве не слышала? – сухо осведомилась она.

Дона отпрянула, слегка ошарашенная ее словами.

– Конечно, слышала, – ответила вместо нее Шерон, поправляя на ходу съехавший с плеча пуловер. – Но понять все это может только сумасшедший ученый.

– Что ты имеешь в виду? – Николь нахмурилась.

– Клянусь, это был не арабский, – вдруг вставила Донна, ее глаза снова зажглись интересом. – Скорее всего, иврит или какой-то редкий восточный язык. Я плохо разбираюсь в языках, но уж, точно, могу сказать, что он говорил на каком-то неизвестном мне наречии, а ты все поняла.

Теперь уже Николь была ошеломлена.

– Он говорил на нашем родном языке, – чуть не заикаясь, проговорила она. – На английском. Клянусь вам, я и не знаю никакого другого языка. Да и откуда? Кому лучше вас известно, что я почти всегда прогуливаю лекции.

– Неправда! – на этот раз Донна возразила с поразившей ее уверенностью. – Недавно я слышала, как ты разговаривала на чистом французском. Помнишь, к твоему отцу приехали знакомые из посольства, и ты разговаривала с ними на их родном языке. Я тобой восхищаюсь.

– А я этого совсем не помню, – Николь задумалась, да, действительно, ее отцу наносили визиты разные люди из разных стран, но все они знали, причем довольно неплохо, ее родной язык, а Донна утверждает обратное.

– Как же ты любишь скромничать. Жаль, я раньше не замечала в тебе этой черты, – Донна слегка обняла ее за плечи. – Застенчивость тебе к лицу.

Николь ничего не ответила. Похоже, возражать было бессмысленно. Либо она что-то не так поняла, либо обстоятельства сложились не в ее пользу. Знать чужие языки, не изучая их? Это уже чересчур.

Николь распрощалась с девушками и пошла домой одна, не дожидаясь, пока шофер отца за ней приедет. Ей нравилось бродить по улицам и размышлять. Подошвы ног обивали мостовую, а в голову лезли тысячи всевозможных мыслей и предположений. «Есть знания слишком опасные для изучения, есть книги, от которых слепнут и сходят с ума», говорил ей Нед. Она не всегда понимала, к чему он клонит, но просто слушать звук его голоса было очень приятно. Только теперь она начала задумываться над смыслом произнесенных им слов. Что, например, он имел в виду, когда утверждал, что опасность может скрываться повсюду, но, вернее всего, в ней самой. Прежде всего, надо бояться не того, что вокруг, а того, что внутри нее. Николь не придавала особого значения такому заявлению. Она полагала, он имел в виду, ее болезнь. Недуг ведь в ее крови. Но сейчас она начала вдруг осознавать, что во всей этой головоломке не достает еще чего-то. Все детали не сложены. Она сжала и разжала кулак, посмотрела, как вздулись на запястье вены. Если все дело в крови, то она ведь знает о стигматах. Она читала, конечно же, о кровоточащих язвах Христа, и о том, что они могут появляться у редких избранных, но о том, что они возникают с рождения, она не слышала никогда. Ее кровь была заражена с тех пор, как сама Николь появилась на свет. Возможно, это аристократическая болезнь семьи де Вильер передалась ей через Эбби. Кто сказал, что прекрасные старые креолы не могли завезти свой недуг из Франции. Они жили в богатых особняках, они поклонялись золоту и порокам, они чахли на глазах, как оранжерейные цветы без теплицы. Наследство чахоточных дворян могло передаться и ей. При чем тут стигмы?

Николь остановилась, заметив на перекрестке странную пару. Женщина утешала ребенка, одновременно пытаясь остановить кровь, текущую из раны на щеке. Наверное, игравший ребенок упал и поранился. Николь подошла ближе.

– Простите! – она сказала это только для того, чтобы что-то сказать, а не в качестве приветствия, но женщина подняла на нее измученное лицо.

Николь опустила на землю свой рюкзак, и сама присела на корточки рядом с ребенком.

– Больно? – она потянулась рукой к его щеке. К ее удивлению, мальчик не отшатнулся. Обычно дети не любят чужих, особенно тех, которые лезут к ним с такой фамильярностью, как будто они их собственные дети.