Валера Жен - Смерть офицера

– У, язви ее! – буркнул мужичок, приблизив к глазам растопыренные пальцы. Поплевал на ладонь и стал ее обтирать о полу пиджака.

Степан Михайлович, укрывшись за одноколесной тележкой, готовился к неизбежной развязке. Складывалось впечатление, что в карманах незнакомца находилось отхожее место, раз уж он усиленно и брезгливо пытается очистить руку. Вдруг сыщика осенило. Что казалось грязновато-липким, предстало в новом, привлекательном для него, качестве, а именно – развлекательным приключением с возможностью познакомиться с малоизвестной стороной жизни двора, найти хоть какие-нибудь факты для подтверждения последней версии.

– Ты никак домой пришел, – отрешенно произнес он, с некоторым злорадством наблюдая растерянность пришельца.

– Кто ты!? – осипшим от испуга голосом прошамкал ночной странник.

– Такой же, как ты – божий посланник. Только ты по своей воле, а меня сюда насильно впихнули.

– А-а, – раздумчиво прогнусавил тот. – А кто тебя… это впихнул? Не знаешь. То-то… У, язви ее! Кто ты такой!? Меня всякими штучками не проведешь. Я здесь хозяин.

– Вот и будь им. Уважь гостя.

Кажется, человек думал и набирался уверенности. С неторопливостью основательного человека вынул из одного кармана спички, из другого – свечку. Яркий свет озарил его лицо. Ничего особенного. Люди с такими лицами встречаются у входа в церковь во время богослужения, не гнушаются мелкими подаяниями и, с поддельно-радостными гримасами, молятся вслед щедрым благодетелям.

– Ты прав, добр человек. Для меня ты, прежде всего, гость, посланный всевышним.

Он также, не спеша, вынул из внутреннего кармана потрепанного пиджака початую полулитровую бутылку красноватой жидкости – без этикетки. Таким же образом появилась свежая газета. Наверное, заменяла мужичку радио и телевизор. На газету поставил поллитровку. Скромный натюрморт украсил пластиковым стаканчиком и краюхой белого хлеба. Порылся еще в карманах – раздобыл пару карамелек. Такое хлебосольство вконец развеселило Алексина.

Молча, по очереди, выпили, зажевали конфетками. Также бессловесно посидели, ощущая воздействие благодатной влаги. Удовлетворенные достигнутым, воззрились друг на друга. Большая овальная борода с проседью и нечесаная шевелюра мужичка контрастировали с моложавым блеском черных глаз, в которых просматривалась недюжинная внутренняя энергия.

– Меня кто-то крепко придушил и затащил сюда… в надежде, что я уже никогда не увижу белый свет. – Алексин внимательно глянул на собутыльника в ожидании соответствующей реакции. – Прямо-таки, без объяснений.

– Я верю тебе… Продолжай.

– У меня профессия – искать негодяев…

– Понятно.

– Кто-то из них настиг меня в недобрый час.

– Всякое бывает. А чего не бывает, если такая профессия, – невозмутимо поддержал собеседник.

– Вижу, ты человек, умудренный опытом. – Степан Михайлович сам удивлялся своему лицемерию, но продолжал исполнять не свойственную ему роль. – Каким ветром тебя занесло в неблагоустроенный сортир ?

– А что!? Место уютное, лучше дырявой бочки Диогена. Ничто не отвлекает. Размышляю о судьбах отдельных людей и всего человечества.

– Философ, значит.

– Подтверждаю без ложной скромности.

– И видишь все, что происходит по ночам?

– Понимаю, чего доискиваешься, начальник. Скажу без обиняков, видел!

– Кого!?

Разговор приобретал остроту, и Алексин забыл про личную неудачу, связанную то ли с Федоровым, то ли с безымянным Офицером . Он готов мчаться по следам очередного потенциального преступника, только бы взять реванш за вынужденное унижение и оскорбленное самолюбие. С ним резко контрастировал собеседник. Своим благодушием и невозмутимостью подавлял инстинкт погони, выводил сыщика из себя.

– Того и видел. – Из бороды просочился клокочущий смех. – Был он весь из себя неказистый, и вовсе немолодой – моих лет, наверное. При луне разглядел на нем новенький джинсовый костюм. Еще подумал, не след рядиться под молодежь. Надо уважать свой возраст. А лицо… плохо различалось лицо, затеняла кепка. Да разве разглядишь ночью… И кепка свалилась, язви ее… В общем, плешивая голова, не сравнить с моей прической.

– Что он делал?

– Что?.. А бог его знает! Наверно, чего-то искал здесь. Сюда заходил. Я не мешал, следил из-за кустов. Вдруг чего-нибудь отыщет, чего я не знаю… А ушел с пустыми руками, хе-хе.

Странный собеседник. Смахивает на цыгана, и повадки как будто плутовские. Глазами шарит по углам, на сыщика не смотрит. Такому человеку доверять невозможно. И как можно!? Обстоятельства встречи, алкогольный суррогат, устойчивый запах копченой рыбы лишают Степана Михайловича способности здраво оценивать обстановку. Перед глазами стали появляться причудливые видения, а возникающие в сознании образы только отдаленно соответствовали доносившемуся монологу. Иногда ему казалось, что никого рядом нет, а фразы наговаривает порывистый ветер, крепко уцепившийся за дощатую дверь. Степан Михайлович тряхнул головой, чтобы как-то освободиться от наваждений и не терять чувство реальности.

– Не любишь ты правоохранительные органы.

– А за что вас уважать? Государство любезничает с проходимцами из своих структур, зато безжалостно расправляется с мужественными и порядочными людьми. Чтобы, значит, не смели на свой страх и риск вступаться за братьев и сестер, брошенных на растерзание бессовестным торгашам. Ты только вдумайся… без мундира и табельного оружия, не защищенные законом, народные герои пытаются залатать прорехи в работе вашей системы. Люди великой душевности и глубоко духовные. Ты вдумайся… А законы защищают коррумпированную элиту. Каково, а!? – Бородатый философ глотнул из стаканчика, почмокал и продолжил: – Политические пустозвоны бьются за сферы влияния, им справедливый порядок не нужен, чтобы не оказаться в стороне от сытного пирога . А то государство… оно не бывает гуманным к порядочным людям, потому что поддерживает только крупный капитал, а гражданам цинично позволяет стать средством производства и пушечным мясом. Нейтральное, и самое объективное, большинство лишено права публично высказывать собственное мнение, поэтому не имеет возможности повлиять на политические решения. И государственное устройство никогда не будет справедливым.

– Ты вот что… как ты сам очутился в этом сортире ?

– Иногда захожу для смены обстановки и просто так – глотнуть адреналина. Художник я, фотограф то есть.

– Хватит врать то! – вмиг протрезвел Степан Михайлович. – Чем докажешь, и где твой фотоаппарат?

– Обижаешь, начальник. Была у меня мастерская, да бросить пришлось.

– Как это?

– А то не знаешь. Был у меня компрометирующий материал, и я недооценил клиента. Сам помозгуй… Разбомбили мою мастерскую, теперь скрываюсь. Чего тут не понять. Большущие деньги зарабатывал, тебе и не снилось.