Серик Асылбекулы - На чужом пиру

– Досеке, вы заставляете нас ждать, это никак не вяжется с вашими прежними привычками?! – и выговорто у этой бестии был какой-то особый – лопочет, как избалованный ребенок…

В сущности я – простой казах, родившийся и выросший в степи. И хотя меня, конечно же, радовали и убранство комнат и непринужденные манеры женщин, но некоторое время смущало шаловливое нахальство маленькой женщины в присутствии мужщин. Они с предсадателем, кажется, меня и за мужщину не принимали – жались друг к дружке, обнимались, смеялись, были заняты только сабой.

Я выпил водки – полегчало, стал привыкать и к дому и к застолью. Но возня этих двоих раздражала. Я стал поглядывать на ту, что впустила нас в дом. Она же будто и не чувствовала моих взглядов – красиво и спокойно разливала чай по пиалам, подливала водку в рюмки. Это была молодая красивая смуглянка. Наконец наши глаза встретились. Она улыбнулась, и у меня даже дух перехватило: я вдруг понял, что могу без слов сесть ближе и обнять ее…

Да, это была ночь, которую невозможно забыть, пока живешь на белом свете. Мы веселились и развлекались, пока не заалел восток, а потом отправились в свой аул. …Бастыки тех времен кроме законных жен имели по нескольку наложниц, с которыми умели развлечься и отдохнуть от забот…

Вот так-то, мой милый! И у нас была молодость. Мы повидали такое, что и не снилось современным начальникам. Куда им?! Чуть жена прикрикнет, у них уже колени трясутся. Это только с виду они такие важные, смелые. Присмотришься, баба бабой…

Рассерженный мягкотелостью нынешнего начальства Есеке снова раздраженно нахмурился. Некоторое время он сидит молча, задумавшись о былом, пережитом, будто оплакивает улетевшие веселые деньки. Затем опять подает голос.

– И у учителя был другой авторитет. В какой дом не зайдешь, для хозяев – уважение. Сразу тебя на почетное место усадят, а уж ученики… Те, едва завидев учителя, бросались врассыпную наутек, на глаза боялись попасться. И это благонравие, этот порядок – все благодаря дисциплине, только ей одной…

Есеке с неприязнью посматривает на непутевых своих учеников, шалящих и хохочущих в поле, косится на своего недоразвитого молодого коллегу, представителя нового поколения. Тот сидит понуро, будто уши водой залиты, не переспросит, не поспорит, не удивится.

– Да, пока вы молоды, – снова говорит он, цедя слова сквозь зубы. – Мы тоже были молодыми. Но то были иные времена: спокойные и народ был благонравней.

В учительской всегда сумрачно. Эта комната с окнами на север чем-то похожа на затравленного жизнью старика: всегда хмурого, всегда чем-то недовольного. В школе поработала комиссия из РайОНО и вот теперь ее представители поочередно говорят об итогах проверки. Учителя слушают старших товарищей как провинившиеся первоклашки, кроме того, они вынуждены делать вид, что принимают критику в свой адрес не только покорно, но с восторгом и даже с благодарностью.

Похвалу слушать приятней. Кто ее не любит?! И артисты, и художники, и писатели, и академики чаще всего не прочь послушать, что хорошего думают о них окружающие. Учителя – тоже простые смертные, и каждый в глубине души ждет хороших слов о своем нелегком деле. Одним из таких был Дуримжан Енсепбаев – ветеран школы, учитель языка и литературы. Обычно на его усталом худосочном лице можно прочесть уважение к своей профессии и заметить признаки скрытой болезни. Но сегодня он выглядел слегка растерянным: беспричинно ерзал на месте, хрустел суставами тонких выразительных пальцев – что-то очень беспокоило его.

Пусть читатель не торопится составить мнение об этом человека по знакомому стереотипу. Дуримжан действительно был очень образованным и опытным учителем. За десятилетия его работы в школе бывали инспектора из области и даже из Министерства просвещения. Таково уж их назначение: кроме хорошего выявлять и недостатки, без которых сельская школа не мыслится даже в масштабах района. И все же проверяющие, как правило, не забывали отметить высокую теоретическую подготовку Енсепбаева при сопутствующих ей небольших методических упущениях.

Замечания такого порядка даже нравились Дуримжану. Про себя он думал, что методические указания – дело несерьезное, придуманное оторванными от жизни чиновниками только того, чтобы создавать видимость работы. А единственная непереходящая ценность в обучении – глубокие знания учителя.

Но вот, случилось так, что последному проверяющему из РайОНО именно это и не понравилось. Он сразу же с неприязнью заметил, что Дуримжан, увлекаясь теоретизированием, отвлекается от основного материала. Проверяющий был молод, и потому учитель не стал резко возражать, а приготовился было вежливо объяснить свою точку зрения на эту проблему. Но инспектор, надменно оттопырив губу, не соизволил даже выслушать его.

В обычной жизни Дуримжан Енсепбаев был очень тихим и скромным человеком. С таким характером обычно имеют уважение, но не авторитет, предполагающий некоторую напористость. Такое уж мнение и сложилось в глазах руководства школы: он – один из самых-cамых… Уважаемых… Образованных… Добрых… Но… но, не смотри на это, Дуримжан был не настолько терпелив к беззаконию и достаточно непокладист, когда дело касалось его убеждений. А потому, уязвленный отношением инспектора, он заупрямился, как говорится, закусил удила и делал все по-своему. Инспектор это, разумеется, заметил и перестал разговаривать со старым учителем: заходил на уроки, что-то записывал и уходил с таким видом, будто Дуримжана не было в классе.

И вот, слушая нудные рассуждения проверяющих, Енсепбаев внутренне сжался, будто проглотил отраву: чувствовал, что основной удар нацелен в него. Сидел, волнуясь, ждал. Дошла очередь и до его проверяющего. «Лишь бы выложил побыстрее все, что накопал». Но проверяющий и не думал торопиться, будто смаковал удовольствие расправы: налил воды из графина, выпил, некоторое время постоял молча, собираясь с мыслями. Со стороны можно было подумать, что он вышел на трибуну только для того, чтобы утолить жажду.

«Ну, наконец-то, заговорил». Как назло, он начал с тетрадей.

– …Тетради по казахскому языку систематически не проверяются. В восьмом классе в течение трех недель нет ни одной красной пометки… Очень странно выглядит работа учителя Енсепбаева, получающего немалое государственное жалование… Руководители школы идут на поводке и не контролируют…

У коллектива школы было другое мнение о своем учителе, все его знали как человека очень добросовестного, примерного семьянина, члена комиссия по воспитанию подростков при парторганизации совхоза, активиста профсоюза. К тому же все знали о его удивительной скромности. Шутили: он может позволить снять с себя последнюю рубаху, но никогда не попросит что-нибудь взамен. Поэтому, услышав разглагольствования проверяющего, все оторопели, не веря ушам. Сам же Дуримжан от стыда готов был сквозь землю провалиться. Прислушиваясь, в глубине души не мог не удивляться словоблудию выступавшего и только шептал сквозь сжатые зубы: «Ну и трепло!».