Серик Асылбекулы - На чужом пиру

– Оставим вопрос о тетрадях, перейдем к методике проведения уроков…

– Перейди, дорогой, перейди, если уж так силен! – пробормотал Дуримжан, прислушиваясь, потому что был уверен, уж его-то уроки проходят прекрасно. За диктант, написанный его учениками, больше половины класса получили оценки «хорошо» и «отлично», двоек вообще не было. Контролировал проверку диктанта сам инспектор.

– Да, в основном уроки проходят неплохо, – сказал он с равнодушным видом. – И сам учитель, кажется, имеет некоторую теоретическую базу. Но его увлечение теоретизированием оборачивается против него же своей нелучшей стороной. К примеру, проходят в классе стихотворение нашего классика, где он призывает молодежь к занятиям и науке. Какая чудная тема, товарищи. Может ли быть тема значимей, чем призыв к учебе, к светлому будущему человечества. Но верно ли понимает эту тему наш уважаемый учитель? Сомневаюсь… Он начал говорить о каких-то видах лирики, о ее социальном характере. Разговор о науке и искусстве необходим, но…

Здесь Енсепбаеву стало совсем невтерпеж. Потеряв контроль над собой, он очутился на ногах и выкрикнул:

– Пример, товарищ проверяющий, пример, – сказал дрожащим голосом. – По-вашему, статьи Белинского о лирике, ставшие классикой, уже ничего не значат? Или его определения задевают вашу честь? – Здесь учитель поперхнулся, совсем перестав владеть собой: – Я знал, что вы так поступите… Чувствовал… Вы… вы…

И без того притихшие учителя застыли с каменными лицами. Инспектор даже рот открыл, будто никогда и не помышлял, что со стороны учителя можно получить отпор. С побагровевшим полным лицом он растерянно обернулся к директору, ведущему собрание, Айткулу Назаровичу. И тот сразу понял состояние инспектора.

– Енсепбаев, сядьте! Коли на то пошло, эти слова говорятся для вашей же пользы… Садитесь! – властно повторил он, бросив испепеляющий взгляд на учителя, посмевшего нарушить ход заседания.

Последнее «Садитесь!» прозвучало непривычно резко. Такого тона от директора еще не слышали. Учитель посерел и бессильно плюхнулся на свое место. Он съежился и опустил голову, терзаемый разными противоречивыми мыслями. Когда он поднял ее, на трибуну поднимался уже директор школы.

Кто-то, а этот за словом в карман не полезет. И посыпались они из него, как горох из мешка. Хотя Енсепбаеву было не до него, он по выражению лица догадывался о смысле сказанного. Директор как человек образованный и объективный, прекрасно понимал беспочвенность всей критики в адрес школы, но по давней сложившейся традиции подчеркнул, что проверяющие явились сюда очень даже кстати, что он очень рад этому, поскольку ценные и деловые советы товарищей из районного отдела народного образования безусловно окажут свое влияние на работу школы, а это, в свою очередь, даст соответствующие плоды.

Эти словесные конструкции были много раз слышаны всеми присутствующими. Их уши давно не воспринимали шаблонные фразы и мысли. Но не смотря на это, заключительное слово директора показалось присутствующим дельным.

Наконец-то заседание закончилось. И оживленные учителя торопливо направились к выходу. За ними, еле волоча ноги, вышел в коридор поникший Дуримжан. Выходя из учительской, он механичекски прихватил журнал шестого «б». Учитель и до этого чувствовал себя не вполне здоровым, а тут и озноб, и покалывание в области сердца, и стук в висках, – устал, пожалуй, или простыл.

Едва вышли инспектора, и в учительской не осталось ни души. На вешалке сиротливо висело демисезонное пальто Енсепбаева и старая шапка с истертыми краями. Дуримжан вернулся, положил на место классный журнал и начал одеваться. В это время в опустевшей учительской послышались приближающиеся шаги. По уверенной поступи нетрудно было угадать, кто вернулся.

Дуримжан уже оделся, вышел в коридор, и они встретились.

– А, вы, оказывается, еще здесь? – сказал директор, невольно приостанавливаясь.

Учитель мрачно пробурчал под нос:

– Да, все еще…

Директор все понимал. Что ни говори. Дуримжан вроде бы тоже прав, но… Ведь каждый должен знать свое место.

– Все-таки вы неправильно поступили, – сказал директор, не зная как разрядить неловкое положение.

– О чем вы?

– О том же. Надо было промолчать и оставить этого проверяющего в покое. Кто молчит, тот всегда прав и от беды держится в стороне.

– Как так? Простите, дорогой мой! – учитель вздрогнул, будто его укололи иглой, и выпрямился: – Никак не могу понять вашего отношения ко всему этому.

Будучи умным и предусмотрительным человеком, Айткул Назарович в глубине души искренне удивился этим словам: «взрослый человек, а не понимает элементарных вещей».

– Ну, что ж, тогда попробуйте настаивать на своем, – сказал он усмехнувшись. – Давайте, боритесь за правое дело, спорьте со мной, спорьте со своими тетрадями, в которых за три недели не было сделано ни одной пометки красными чернилами.

Едва директор упомянул о тетрадях, старый учитель покраснел как ребенок:

– Айтеке! Вы прекрасно знаете, они не проверялись, потому что я две недели пролежал в больнице.

Директор чему-то улыбнулся одними глазами:

– Все это так, Диреке, – сказал, смягчив немного голос. – Но факт есть факт. Неужели вы еще не поняли, кто ваш проверяющий? Он председатель районной аттестационной комиссии… Пред-се-да-тель! Теперь поняли? Это не какой-нибудь районный инспекторишка, как вам показалось.

Как ни был недогадлив Енсепбаев, но на этот раз он, кажется, кое-что понял? Голова его пустилась еще ниже, он еще больше сник.

– Я вас знаю, хорошо знаю. Вы справедливый, образованный человек, что вам за дело до всяких чиновничьих передряг?! – сказал директор, принимая сочувственный вид. – После этой аттестации я хотел дать вам единственную ставку учителя—методиста, – которую выделили нашей школе. А теперь видите, что получается?..

Со стороны могло показаться, что директор даже жалеет своего подчиненного. В действительности все было не так. В душе Айткул Назарович не то чтобы злорадствовал, но был доволен, что все стало на свои места, и теперь есть повод новую ставку дать другому, менее достойному по понятиям коллектива. Директору повезло: он без проблем сбывал с рук этого недотепу. Старый учитель таких сложностей понять, конечно же, не мог, хотя проработал в школе несколько десятков лет. «Наверно, в самом дел я поступил недостойно, – обескураженно подумал он. – Сорвался перед комиссией, подвел директора…».

Возвращался домой по темной улице. Голова его была по-прежнему опущена, настроение подавленное. Под ногами чавкала слякоть. Судя по вечерней прохладе, по пронизывающему ветру, до морозов оставалось несколько дней. Дуримжан то и дело спотыкался, скользил, однажды чуть не упал и испачкал полу пальто в грязи. «Будь вы прокляты!» – выругался огорченно. Не понятно, кому это он: то ли в адрес слякоти и тьмы, то ли в адрес проверяющих, доставивших столько неприятностей. Он старался не думать об этом глупом заседании, но ничего не получалось: самодоволная лоснящаяся физиономия инспектора навязчиво стояла перед глазами.