Борис Морозов - Золовка. Повесть

В зале ожидания полно пассажиров, каждый тащит за выдвижную ручку чемодан или сумку и колесиками. Лавируя в этой сутолоке, я наметанным глазом фотографа подмечал интересные кадры возможных снимков, равнодушно глазел на промышленные товары в витринах и прилавках, но пройти мимо журнальных и книжных развалов не мог. Столько там редкого, интересного, а какие красочные обложки – просто глаза разбегаются! Однако среди толчеи, шума-гама, да на бегу, разве можно что-то выбрать для души? Эх, жаль, подобных книжных развалов нет в нашем провинциальном районном городке!

Случайно взгляд остановился на скромном коричневом томике – «Ольга Леонардовна Книппер-Чехова. Воспоминания, статьи, переписка». Название вселило радостное предчувствие найти о Чехове сведения, которые я так долго и безуспешно искал. Удивительно, почему замечательная Нина Петровна ни разу не посоветовала эту книгу? Возможно, считала, что у меня и так достаточно литературы: воспоминания современников, и целых двенадцать томов писем Антона Павловича? Но, скорее всего – не хотела отвлекать меня, зная, что я готовлюсь к предстоящему областному фотоконкурсу оконных резных наличников «Моя малая Родина».

И вот, пожалуйста, в аэропорту судьба натолкнула меня на мемуары жены Чехова. Как будто в подтверждение придуманной мною поговорки: «Все, что должно случиться – случается, и все, что тебе нужно, – обязательно окажется на пути. Только будь внимательным».

Отдав сонливо-равнодушной продавщице деньги, я ту же, около прилавка, начал жадно листать. Меня толкали возбужденно-озабоченные пассажиры, иные даже возмущались, а я утёсом стоял среди этого суетливого водоворота, только время от времени поправлял сползающие очки. Одна строка особенно зацепила, и я перечитал ее дважды: « Ведь я всегда буду стоять между тобой и ею. И чудится, что она никогда не привыкнет ко мне, как к твоей жене ».

«Ага, это Ольга Книппер жалуется на сестру Чехова, – сообразил я, вдруг вспомнив слова Нины Петровны о конфликтах невесток с золовками, но тут же утешил себя: – Правда, сейчас-то, как любит повторять сын, время другое, значит, никакой вражды между родственниками быть не может».

* * *

…Вслед за мелодичными переливами позывных справочной службы гулко прозвучало долгожданное:

– Совершил посадку самолет, прибывший из Ферганы рейсом номер…

Я поспешил в зал прилета, еле отыскал жену с сыном и стал вглядываться в прилетевших, выискивая среди них сестру. Люди шли по коридору единым потоком, однако турникеты рассекали их на несколько тонких ручейков. Наконец, в одном из них я увидел медленно хромающую сестру и сердце сжалось от радости и сострадания. Боже, какая она маленькая, худенькая, а лицо печальное, серое, изнуренное долгим перелетом! В первый момент даже не верилось, что это моя красавица-сестра, всегда бодрая и улыбающаяся учительница русского и литературы. Да, десять лет разлуки согнули ее и страшно состарили. Собственно, ничего удивительного, ведь на ее глазах развалилась могучая держава Советский Союз, и она в одночасье оказалась за границей, а тут еще похоронила мужа, потом – старшую сестру.

Мы обнялись, троекратно поцеловались и мои руки ощутили дрожь ее острых лопаток.

– Какой ты стал седой и худющий! Бедненький братик! – сквозь рыдания проговорила сестра, отодвигаясь, чтобы рассмотреть меня.

– Мои года, мое богатство, – неловко отшутился я, чтобы не сказать, что она осталась прежней, больше думает о других, а не о себе. В горле запершило, подступили слезы, и я украдкой промокнул глаза платочком. Мысли теснились, торопились, мешали друг другу, я молчал, растерянно глядя, как жена, потом сын сдержанно поздоровались с родственницей, задали дежурный вопрос как прошел полет и отчужденно уставились на табло выдачи багажа.

Наконец, в зале двинулась по кругу транспортерная лента и пассажиры стали выхватывать с нее свои вещи, сверяясь с багажной биркой. Сестра издалека увидела свой старый дерматиновый чемодан, перебинтованный белой простыней, и засуетилась радостно.

– Хотела забрать все свое имущество, натолкала столько, что крышка не закрывалась, пришлось вот так связать, впрочем, простыня здесь пригодится, – виновато, шепотом, оправдывалась она передо мной.

С медленно ползущей ленты я снял пухлый горе-чемодан, Михаил – два тяжелых тканевых узла, а фруктовницу – решетчатый ящик с виноградом и помидорами, – взяли жена с сестрой. Таким табором стали пробираться к выходу, беспрестанно наталкиваясь на пассажиров, на сумки, чемоданы.

– Ну, какая необходимость тащить сюда виноград, а тем более – помидоры? – тяжело дыша, раздраженная обилием людей, ворчала жена. – Здесь всего этого полно, ваши же узбеки продают на каждом углу.

– Господь с тобой, как же без гостинца? Изюм без косточек или помидоры «бычье сердце» тут, думаю, не купишь. Да и с пустыми руками ехать как-то не по-людски.

– Хорошенькое – «с пустыми», – буркнул сын.– Два неимоверной тяжести тюка, в которых, не иначе, как свинец.

– Ошибся, дорогой племянник – свинца там нет и в помине. Просто в одежду с постелью я завернула Евангелие, кое-что из посуды и самые необходимые кухонные предметы, среди которых мой любимый казанчик для плова, вот, получу первую пенсию, куплю на базаре свежего мяса и сделаю вам ош-пош, узбекский плов, пальчики оближете, – она притворилась, что не заметила недовольство Михаила. – Много чего не продалось, а бросить все нажитое с трудом – рука не поднялась. Благо, сообразила кое-что раздать соседям, а иначе авиакомпания вытрясла бы из меня все деньги, вырученные за квартиру. Вы отсоветовали брать контейнер, а самолет очень дорогое удовольствие: каждый килограмм груза – на вес золота.

Нахмурив сердито брови, длинноногий Михаил шел очень быстро, мы едва поспевали за ним, так что пока добрались до серебристого мерина я даже вспотел. С трудом втиснули тюки в багажник, а чемодан стоймя приткнули на заднее сиденье, куда уместились и мы с сестрой. Облегченно вздохнув, она широко перекрестилась правой рукой:

– Здравствуй, Россия! Через четверть века я опять дома! Слава Богу!

Атеистка жена заметила крестное движение, удивленно выгнула крашеные брови, и насмешливо спросила:

– Неужели там учителя стали верующими?

– В детстве мама нас крестила, стало быть, я всю жизнь была христианкой в школьные и студенческие годы, и потом, работая с учениками, правда, о душе задумалась недавно. Каюсь, грешница, в храм ходила редко, он в нашем городе один, далеко от дома, да и времени с моими больными особо не было, но Евангелие читаю постоянно. Если б все жили по его законам, всюду бы воцарилась любовь и прекратилась людская вражда!