Борис Морозов - Золовка. Повесть

– Ну, дорогая, это из области фантастики, – ядовито сказала жена, подчеркивая давнее скептическое отношение к религии.

Сестра хотела что-то возразить, однако глаза наткнулись на пышный парик невестки, на бежевую курточку с ярко-оранжевой футболкой, поэтому лишь беззвучно шевельнула морщинистыми губами.

Жена любит сидеть на переднем сиденье и сейчас, безотрывно глядя на бегущую под колеса ленту шоссе, блаженствовала. Михаил обгонял машины, будто нарочно дразнил водителей красотой и мощью шестисотого мерина . Поначалу в салоне тарабанила исступленная синкопическая музыка, но я через зеркало заднего вида сделал знак: «потише» и сын выключил вовсе. Догадался, что после долгой разлуки брату и сестре хочется поговорить.

В наступившей тишине некоторое время ехали молча, наслаждаясь скоростью и мягким покачиванием машины.

– Опа-на, теперь-то ты оценил моего мерина ? – через плечо горделиво бросил мне сын. – Мотор совсем не слышно, а в скорости даст фору любому вазику-тазику .

Хотелось сказать, что игрушка-то хорошая, зато и стоит немало, но промолчал, да и сын больше не оборачивался. А тут сестра начала рассказывать своим надтреснутым голосом, как у всех старых учителей, о недавно пережитом:

– Раньше я не думала о Боге, поэтому Он и наказывал меня, как чеховского Епиходова. Может, помнишь, братик, в пьесе «Вишневый сад» есть конторщик с прозвищем «двадцать два несчастья». Эта кличка идеально подходит ко мне: сам посуди – продала я весной кровати и решила купить доллары, поскольку весь май они росли с неимоверной быстротой, так что в конце месяца один доллар стоил уже тысяча четыреста сумов . Купила я сорок долларов, а валюта через неделю вдруг подешевела. Затем – еще, и еще. В результате я лишилась огромной суммы. Вообще за свою жизнь я теряла, кажется, больше чем кто-либо: золотые часы с цепочкой, золотой перстень с александритом, наручные часы, деньги… А перед отъездом наторговала девять тысяч сумов , пока ехала домой с базара у меня в автобусе вытащили их вместе с кошельком. Уж я плакала, плакала, даже сердце схватило, думала, конец мне.

Немного помолчав, она продолжала:

– Квартиру вместе с гостиным гарнитуром удалось продать всего за две с половиной тысячи, были еще давние сбережения, да наторговала по мелочам. Итого везу четыре тысячи двести долларов, это все, что я нажила за семьдесят лет. Негусто! Кстати, за сколько вы купили мне квартиру?

– Именно за столько и купили, – улыбнулся я.

Жена повернула к нам подкрашенное возмущенное лицо, но я приложил палец ко рту. Сестра заметила этот жест и сказала:

– Ой, врёшь! Скажи правду.

– Ты человек мнительный, поэтому о деньгах никто с тобой говорить не будет. А ты не спрашивай, вселяйся и живи спокойно. Правда, там еще нужен ремонт, но это дело времени.

Сестра укоризненно посмотрела на меня и продолжила свой рассказ:

– Итак, за всю жизнь я нажила четыре тысячи двести долларов. Слава Богу, хоть обошлось без потерь, ведь у нас в последнее время идет настоящая охота на одиноких людей, продавших квартиру. Мой сосед, уважаемый, внешне добропорядочный, позвал в гости друга, отобрал три тысячи долларов и убил. Когда в гараже нашли труп, засыпанный известкой, соседи были в шоке! Следом – новое происшествие: убили знакомую учительницу, тоже одинокую и тоже за доллары. Жуть! Средь бела дня стали вскрывать квартиры и грабят. После развала Советского Союза люди вконец свихнулись от жадности, все им мало. И ведь сказано в Писании, что сребролюбие приносит много страданий, однако мало кто читает мудрые советы и следует им. Сейчас стыдно в этом признаться, но перед отъездом я никого к себе не звала и никому не открывала дверь. Боялась. Ведь береженого, как говорится, Бог бережет.

– Ладно, хватит о плохом, оно осталось в прошлом, забудь все, как жуткий сон, – утешил я сестру. – Полюбуйся на дивные краски наших лесов и полей! Все так и просится на холст. В Фергане деревья, наверное, давно пожелтели от жары, тут же – глянь: в глубоком синем небе белопенные облака образуют очертания сказочных фигур, а на земле изумрудная, сочная зелень, только некоторые деревья осень слегка тронула цветастой кистью и теперь, видишь, осины с кленами стоят в огненных подпалинах. Совсем, как у Бунина:

Что там дальше, учительница литературы?

– Смотрю, ты по-прежнему любитель стихов, это похвально. «Веселой, пестрою стеной Стоит над светлою поляной», – подсказала она и, глядя на пробегающие за окном деревья, нехотя согласилась: – Конечно, красота здесь неописуемая!

Помолчала и снова заговорила о наболевшем:

– До сих пор не верится, что я решилась оттуда уехать. Возможно, зря, может, следовало там ждать смерти да упокоиться рядом с родителями, с мужем, братом и сестрами? Добрые люди советовали сначала съездить сюда на разведку, но я подумала: чего кататься, тратить деньги? Ехать, так уж насовсем. Чему быть, того не миновать, хотя и соседи, и знакомые отговаривали, ох, пожалеешь, да поздно будет.

Опустив голову, она так опечаленно задумалась, что захотелось отвлечь ее от грустных мыслей.

– Не пожалеешь, – заверил я и обратился к жене: – Успокой мою сестру!

Та безвольно покачивала склоненной головой и не оглянулась. Сделала вид, что спит, или впрямь дорога укачала-убаюкала?

* * *

Домой приехали затемно. Машина остановилась у подъезда и сразу в нескольких освещенных окнах шевельнулись шторы, значит, любопытные соседи завистливо разглядывали дорогую импортную машину и приезжую старушку, гадая, что же в тюках и чемодане?

На радостях мы собрали стол, пригласили славных Смирновых; шумная, веселая Нина Петровна прямо с порога запела свою любимую:

Галина Романовна, сухощавая рыночная торговка, заявилась будто невзначай, но я-то думаю, подгадала специально, торопясь получить деньги, которые давала нам на квартиру сестры.

А сестра освежилась под душем и, вешая полотенце, сказала восхищенно:

– О, у вас горячая вода! Каждый день есть или включают по графику? Да, жируете вы, россияне, а мы давно забыли о таком.

– У вас и без того чрезмерная жара, вам горячая вода не нужна, – откликнулась жена, упирая на слово чрезмерная .

Сестра укоризненно глянула на нее и погрустнела, вспомнив солнечный, благодатный край, где прожила всю жизнь. На худом морщинистом лице вдруг проступили следы самолетного недомогания, тяготы сборов и тревога за будущее.

Гости рассматривали приезжую с интересом, будто настоящую иностранку, расспрашивали про жизнь в «ближнем зарубежье»: как узбеки относятся к русским, дорогие ли продукты, какая пенсия у педагогов?