Лена Романова - Старая дева

На третий день похода московская девица залезла на смотровую вышку и, испугавшись высоты, отказалась спускаться вниз. Мы потратили полтора часа, чтобы уговорить ее слезть с этой чертовой вышки. Парней веселили ее вопли, они миролюбиво шутили у подножья и давали разные советы по успешному спуску. Казалось, ее поведение и внеплановая задержка совсем не раздражали их, а она получала удовольствие от того, что находилась в центре внимания.

Моя мама учила меня никогда не обременять людей своим обществом, Максим тоже сердился, когда я перетягивала одеяло на себя, а теперь стоял у подножия вышки и посмеивался с другими парнями, наблюдая за попытками москвички слезть с башни. Какого черта эта дура полезла на вышку, если она боится высоты?! Я стояла внизу, бурля от злости, и не могла понять, почему семеро ждут одного. Если бы у меня было охотничье ружье, я бы сняла ее с этой вышки в одну минуту. Максим в очередной раз упрекнул меня в стервозности.

Когда эта мымра спустилась, наконец, на землю, ей понадобилось еще десять минут, чтобы прийти в себя и по очереди обнять всех своих доблестных спасителей. Мысль об охотничьем ружье стала все более навязчивой. Эта девица делала все, что мне было запрещено и нисколько этого не стеснялась. И мужчина, который запрещал мне вести себя эгоистично и продвигать свои интересы, совершенно благосклонно взирал на выходки самовлюбленной девицы из Москвы, называя их очаровательным и непосредственным поведением.

Я всегда любила походы, горы, озера, запах дыма. Я любила песни под гитару и упрощенный походный быт. Но почему-то в этот раз меня уже ничего не трогало. Я оставалась равнодушной к рассветам, закатам, бренчанию гитары и прочим радостям походной жизни. Я казалась себе больной и смертельно уставшей и жалела, что ввязалась в это мероприятие. Может, потому что это были не мои, а его друзья?

Его друзья – это отдельная тема. Они были точно такие же, как коллеги – постоянно ждали от него помощи. С кем-то он ремонтировал машину, с кем-то клеил обои, кому-то помогал сажать картошку, кому-то – выпутаться из нехорошей истории. Такое ощущение, что его друзья были самые беспомощные люди на свете. Они не могли без него ничего.

Теперь я очень хорошо понимала, почему все были в восторге от Максима. Где еще найдешь такого безотказного человека, такого энтузиаста, альтруиста, филантропа или как его еще назвать, на которого можно было бы смело спихивать столько поручений, дел и обязанностей!

Сначала Максим пытался брать меня с собой в гости к друзьям, но я слонялась по дому, не зная куда себя приложить, пока они горячо что-то обсуждали, или зевала за столом вместе с женщинами, пока мужчины что-нибудь клеили или отрывали. Вскоре я отказалась терять время на подобные визиты. Он стал ходить без меня, что тоже не доставило мне радости.

Его друзья уже не жаждали меня видеть. Они довольно быстро поняли, что погорячились, найдя девушку для своей палочки-выручалочки. Ведь эта девушка немедленно потребовала часть его времени и внимания, которые безраздельно принадлежали им. А когда она станет законной женой, они вообще потеряют незаменимого помощника и психотерапевта. Если Максим будет проводить все время с женой, кто станет вникать в их бесконечные проблемы и тревоги?

Его ежедневник походил на школьное расписание. В нем не было живого места. Все встречи и мероприятия были расписаны на две недели вперед. Когда я звонила ему и спрашивала, не хочет ли он пойти со мной на спектакль в среду вечером, он доставал ежедневник и вписывал меня туда – если вписывал! А ведь у него был отпуск!

Меня это выводило из себя, но я молчала. Если бы я могла безнаказанно выбросить в мусоропровод кое-какие вещички из его обихода, то это были бы мобильный телефон, часы и ежедневник. В каком-то женском журнале я обнаружила, что у меня масса единомышленниц. Значит, все-таки мои требования обоснованны?

В глубине души я понимала, что он не может заниматься только мной. В глубине души я понимала, что для любого мужчины работа не менее важна, чем семья. В глубине души я понимала, что очень сложно выбирать между друзьями и любимой женщиной. Тем более, что друзья – уже проверенные годами люди, а женщина – недавно приобретенная, еще на испытательном сроке.

Я с ностальгией вспоминала первые недели нашего романа, когда мы слонялись по городу ночи напролет, и я одна заполняла его мысли, он говорил все эти восхитительные глупости, которые говорят влюбленные мужчины, мы могли идти несколько километров от центрального кинотеатра до дома пешком, и нам не было скучно друг с другом, он прижимал меня к себе и говорил, что я единственная в его сердце, что ему необыкновенно повезло встретить меня…

Три счастливых дня… было у меня… было у меня с тобой…

А потом он вдруг спохватился, вспомнил про свои дела – и мое короткое женское счастье закончилось. А впереди предстояли годы и годы служения своему мужу и его великому Делу, постоянное самоотречение и подавление своего недовольства. Нет, я вовсе не пугалась своей роли. Я всю жизнь хотела быть верной спутницей и соратницей своего мужа. Я мечтала, чтобы у моего мужчины был высокий статус – какой-нибудь политик, генерал или посол – и он будет постоянно на виду, и я буду создавать ему нужный фон, и все будут говорить, что ему очень повезло с женой… И вот я каждый день убеждалась, что я эгоистка, что я не могу отречься от своих интересов ради блестящего будущего своего мужчины… И самое худшее, что он это видел.

Конечно, я не пошла работать в июне. До того ли было. Из общежития пришлось выселиться, и я переехала на квартиру к подружке по коммунальному быту, которая совсем недавно получила ее в наследство от двоюродной бабки и еще не успела обжить. Ну почему, почему у меня нет никакой двоюродной бабки в Омске, которая могла бы оставить мне квартиру в наследство! Или даже не надо наследства, хотя бы просто пустила к себе жить! Искать жилье самостоятельно я не умела, и мне нечем было его оплачивать. Конечно, я собиралась искать работу и зарабатывать деньги, но тоже не умела ни того, ни другого. Все, что я умела – это рассуждать, как это лучше делать. Юлька собиралась с сентября идти преподавать в школу, поэтому могла себе позволить расслабиться на время летних каникул. Что она и сделала, укатив к родственникам в Питер.

В свою квартиру она меня пустила довольно охотно: после пяти лет общежития у нее четко сложилось представление, что все – общее. Или она просто оказалась добрым, щедрым человеком.

Жилище хранило дух прежних хозяев – старая и запущенная «сталинка» с высоченными потолками, бывшая коммуналка, разделенная на две отдельные квартиры. Раньше здесь обитала древняя бабка с сумасшедшей дочерью. Дочь умерла в психиатрической больнице, бабка дожила свои годы дома. Квартира была полна старой мебели и пропитана особым старушечьим запахом, а рассохшиеся шкафы до сих пор хранили старые вещи, фотографии, одежду.