Рита Гринстуотер - Ученик Афериста: Змеиное Гнездо

В какой момент что-то пошло не так, я не уловил. Три года прошло с тех пор, а отношения родителей держатся на очень формальных пожеланиях доброго утра и редкими разговорами ни о чем.

Мои мысли прервал звонкий хруст – Джеки отгрызла кусок от стебля сельдерея и с видимым усилием принялась жевать. Когда на кухню вошел отец, на лице которого, в отличие от маминого, и следа от недавней ссоры не осталось, настолько непринужденным был его вид, я подвинулся на угловом диване, освобождая ему место.

– Да поешь ты уже нормально, – произнес Генри Смоллетт, сев рядом и оглядев то ли чуть насмешливым, то ли критическим взглядом то, как Джеки ковыряет ложкой в киноа и жует сельдерей.

– С удовольствием, – одними губами шепнула Джеки.

Я усмехнулся, но маму фраза дочери не повеселила.

– Джеки, у тебя строгая безглютеновая диета, пожалуйста, не косись на хлеб.

– А то в пуанты не влезешь.

Безобидный подкол отца заставил маму резко ударить полотенцем по столу и едва не сбросить на пол корзинку с хлебом. Я, быстро подняв тарелку (как бы мама по и по ней полотенцем не прошлась), так и вжался в спинку углового дивана. Джеки, цокнув языком, встала из-за стола.

– Ты выставляешь меня деспотом в лице детей, – произнесла мама, не глядя на отца.

– Ты сама себя выставляешь.

Чувствуя, как взгляды родителей тут же сошлись на мне, я понял, что мешаю им в очередной раз обменяться претензиями. Неловко глядя в тарелку, я быстро доел, до неприличия быстро и, пробормотав что-то про домашнее задание, поспешил покинуть кухню, вслед за Джеки.

Как же я иногда был рад тому, что не в отличие от старшего брата и младшей сестры не стал тем канатом, который родители перетягивали друг на друга, словно соревнуясь, чья стратегия воспитания лучше. Папа таскал Джеймса по всем футбольным матчам и гордился тем, что растит спортсмена, мама же записала Джеки на балет и началась с тех пор для сестры черная полоса в жизни. Я же, не обладая ни выдающимися способностями спортсмена (все, что знаю о футболе – мяч круглый, ворота квадратные), ни грацией танцора, ни какими-либо другими ярко-выраженными талантами, избежал сверхнужной родительской заботы, и мое личное время было предоставлено мне и моим увлечениям, чему Джеки неимоверно завидовала.

И не только Джеки. Спенсер, который едва справлялся с количеством своих репетиторов, тоже изнывал, чаще вслух и громко, нежели про себя. Да и вообще нытье друг другу по поводу и без – главный постулат, на котором держалась наша дружба.

– Дядя Райли приехал, вот уж радость, – сухо сообщил Спенсер, когда я поделился с ним на следующее утро тем, как родители без устали сыпали ругательства в сторону друг друга, перекрикивая музыку в моих наушниках. – Такая радость, что, будь моя воля, я бы лучше ночевал в лесу под сосной на газетах, чем дома.

– Райли? Который в Камбодже живет? – припомнил я. – Он как-то приходил на родительский день вместо твоего отца. Он вроде нормальный.

– Как хорошо, что я, к сожалению, прогулял этот день, – закатил глаза Спенсер.

Райли Мэйфорда я видел, наверное, раза два в жизни. Тот, насколько я знал, гостил у брата и племянника редко и еще реже выходил в город, в котором и погулять-то толком негде, но как раз по родительскому дню трехгодичной давности, я запомнил его добродушное загорелое лицо. Запомнил не настолько хорошо, чтоб сходу назвать цвет его глаз или форму носа, но в памяти отпечаталось то, что Райли был гораздо приятнее своего старшего брата. Став фактически звездой того родительского дня благодаря легким шуткам, учтивости и умением действительно интересно рассказывать о своих путешествиях, Райли показался мне человеком по натуре своей легким, но Спенсер о дяде вспоминал лишь в подтексте «опять он приехал, наверное, деньги закончились».

– И что ты думаешь? – продолжил Спенсер фразу, которую я прослушал, глядя в вывешенное на стене объявление о «днях принудительной социальной ответственности». – Отца снова нет в городе, дед играет в гольф, и ужинали мы втроем: я, дядя Райли, и Эбигейл-Орлиная Бровь. Просто охренительная компания.

Я фыркнул, так и представив выражение лица друга, сидевшего за столом между этими своими двумя родственниками – ненавистной молодой мачехой и раздражающим дядей-путешественником.

– Вечер неловкого молчания?

– Да если бы. Райли снова завел свое это «о, я такой одухотворенный человек, я путешествую, занимаюсь спортом, в свободное от ничего не деланья время периодически пытаюсь защищать окружающую среду, а недавно освоил игру на арфе, а давайте посмотрим тысячу моих сэлфи».

То, что в семье Мэйфордов семейные связи отсутствовали напрочь, я знал и не удивлялся – мистер Мэйфорд был хроническим трудоголиком и компании сына предпочитал офис, Спенсер же обществу отца предпочитал кого угодно. Мне всегда было дико представить, как это, видеть отца раз в неделю и тут же сбежать из дома гулять, но сейчас, когда в моем дома происходили баталии родителей невесть за что, мы со Спенсером очень сроднились в желании оставаться от родных стен подальше.

Я поправил очки на переносице и внимательно осмотрел фамилии стариков, напротив фамилий учеников. Мелкий и практически нечитабельный почерк директора Мюррея всегда было сложно расшифровать с первого раза, и я, остановив палец на своей фамилии, провел линию к фамилии моего подопечного.

– Я отправляюсь к мисс Петерсон, – протянул Спенсер, прочитав свою строку раньше меня. – Вообще не проблема, она была моим учителем музыки. Я и не знал, что она одинока, у нее где-то есть дочь.

Мисс Петерсон я знал, что неудивительно в нашем городе, а вот имя человека, которое я прочитал напротив своего, видел впервые.

– Харви Хоган.

И обернулся назад, но одноклассники, тоже изучавшие список, явно не отвлекались на меня, лишь некоторые пожали плечами.

Зато Спенсер остановил взгляд на фамилии моего неизвестного подопечного и, кажется, чуть округлил глаза.

– Что? – поинтересовался я. – Знаешь его?

Удивительно, как он мог знать кого-то в Оукберне, притом, что не знал я, с моим-то количеством родни, друзей семьи, соседей и просто малознакомых людей, с которыми я по привычке здоровался, заходя в магазин или шагая по улице.

– Часто ошивается рядом с моим домом, – сообщил Спенсер, отмахнувшись. – Будто думает, раз у нас нет высокого забора с колючей проволокой, то это повод заглядывать нам в окна.

У меня перед глазами ясно предстала картина: одинокий старик Харви, бубня под нос ругательства, прокрадывается к величественному дому Мэйфордов, прячась в кипарисах у подъездной тропы, а затем подбирается ближе, чтоб заглянуть в огромные окна и выяснить, что это тут, в глуши, за богачи поселились.