Федор Гедз - Дубовая Роща

Они долго поднимались вверх к вершине, к еще нетронутым соснам. В то время, пока Гроза по своему обыкновению металась от куста к кусту, мужчина тяжело шел, опираясь на большую палку как на трость. Повсюду разливалась музыка леса. То тут, то там был слышен камертон пернатых друзей, что порхали меж ряби веток и кружили, осязая крыльями свет.

Спустя полчаса хозяин с собакой, наконец, добрались до намеченных пород. Неправильной формы поляна на крутом склоне походила на оазис среди высокой живой стены. И все же из-за зеленого купола солнечные лучи сюда почти не просачивались.

Мужчина сбросил свою сумку и веревки около поваленного ветром сухого дерева – под его массивным стволом можно было бы укрыться для того, чтобы отдохнуть. Но неожиданно он понял, что перестал слышать Грозу. Мужчина обернулся.

Собака стояла спиной к нему спиной неподвижно. Казалось, даже густые волосы на ее шкуре замерли, не смея шелохнуться. Будто увидела приведение. Ее взгляд был прикован куда-то в сторону дома, уши торчком старались уловить каждый чужой шорох, а хвост припал ниже к земле.

– Гроза?

Но Гроза не обращала на человека никакого внимания.

– Гроза, не пугай меня. Что там? – возмутился хозяин.

Мужчина попытался аккуратно подойти к собаке. Но каждый его шаг ближе к животному становился неувереннее.

– Девочка моя, что ты видишь?

Он протянул дрожащую, как и голос, руку. Неожиданно животное сорвалось с оцепенения и, как ни в чем не бывало, оглянулась на своего хозяина, высунув от усталости язык. Мужчина окинул взором ту же сторону, которую только что так пристально разглядывала собака, но ничего, кроме дремучих зарослей, там не было. Либо он просто не заметил.

– Дура… Пойдем, попьем.

Мужчина вернулся к поваленному дереву. Его спутница еще раз озарилась в ту сторону, а после, виляя мохнатым хвостом, рысью подбежала к хозяину, взъерошив носом палую листву.

Хозяин сел на одно колено перед животным, отстегнул на вьюке боковой подсумок и достал оттуда флягу с пресной водой. Наполнив большую правую руку, сложенную в виде чаши небольшим количеством жидкости, он дал первым попить Грозе. Та мигом вылакала всю ладонь. После нее сделал несколько глотков и он. Затем мужчина осторожно сложил флягу назад и отстегнул топор.

– За дело? – спросил он у сидящей рядом Грозы.

Собака ответила уверенным взглядом.

Солнце соскальзывало по гладкому небу все ближе на запад, а тем временем мужчина неустанно готовил новую партию дров к зиме. Несколько раз он окликивал Грозу, чтобы перекусить. Овчарка, как и полагается инстинкту хищника, выслеживала в округе мелкую дичь, но та все время обламывала мохнатого охотника, уходя прямо перед зубастой пастью. Вскоре Грозе это надоело, и она просто легла у поваленного дерева. Ей взгрустнулось.

Умеют ли мыслить собаки? Конечно, да. Иначе как бы можно было объяснить их смену настроения? Они мыслят как люди, с одним лишь отличием – их мысли не способны предполагать. Мы, люди, часто предполагаем во вред своему настроению и желаниям, когда на самом деле еще ничего не случилось.

Грозе было грустно от того, что она скучала по любимым людям.

– Эй, поднимайся, пора домой.

За работой прошла треть дня. Мужчина обвязал рубленые бревна тросами, чтобы оттащить их домой и уже там продолжать обрабатывать. Его могучее, хоть и старо-сморщенное почти двухметровое тело, было еще способно тягать столь непосильные обычным людям тяжести. Нужно возвращаться.

Вопреки ожиданиям весь пусть обратно их сопровождала тишина природы. Они дошли до дома быстрее, чем планировали. На сегодня ему оставалось только рассечь добычу на более компактные для хранения поленья, помолиться и пойти на покой в преддверии нового дня.

Мужчина скинул тяжкую ношу на поляне заднего двора. Он подозвал Грозу и изъял последний заготовленный паек. Ломоть черного черствого хлеба, соль и килька в томатном соусе – пир для любого туриста и мечта каждого путешественника. От таких яств у обоих потекли слюни. Немного отдохнув, поужинав сидя у железных ворот на завалинке, мужчина вновь взял топор в руки. Вытерев пот со лба рукавом, он принялся крошить древесину.

Ему нравилось все время заниматься какими-либо делами по двум причинам. Первая – любой отдых будучи одиночкой в лесу – это потраченное в пустую драгоценное время, которое может в дальнейшем стоить вдвойне приложенных сил и не редко – самой жизни. А вторая причина – во время работы, особенно физической, особенно тяжелой – он мог отвлечься от тех мыслей, что все время донимают его, когда он остается наедине с бездельем.

Спустя тройку часов он закончил работать. Он бережно уложил все готовые поленья к стене внутри пристройки и накрыл их старой военной, местами прожженной бычками, плащ-палаткой. Оставалось совсем немного времени для того, чтобы отдохнуть перед сном, расслабиться.

Мужчина вернулся внутрь дома, на кухню. Гроза знала для чего, поэтому осталась ждать его на крыльце. Она легла в позе сфинкса на потрепанный ковер, что пылился перед главным входом.

Вскоре мужчина вышел, прихватив с собой здравый кусок сырого мяса для своей любимой собаки и четыре банки темного пива для еще более любимого себя. Он рухнул на одно из двух, стоящих тут же на крыльце, плетеных кресел, открыл первую банку горького пойла, которое тут же полилось по рукам пеной, а мясо кинул под нос Грозе.

– Приятного аппетита, девочка.

Овчарка раздербанила свой ужин, измазав морду алой кровью.

– Помнишь, как пять лет назад ты впервые села здесь рядом со мной? Ты ведь была тогда еще совсем щенком. Мы тебя только – только забрали от матери.

Человек глубоко вздохнул и сделал глоток.

– И потом каждый раз, когда я выходил сюда, чтобы попить пива, ты была рядом. Просто рядом. Может ты и не понимала, но ты мне сильно помогала своим присутствием. Пускай и немым. Спасибо тебе, Гроза.

Они сидели так до полуночи, глядя вниз по склону на горящие окна города, словно на замерших во времени светлячков. Мужчина попивал теплое консервированное пиво, доставшееся ему в обмен у местных жителей на улов горной форели, а Гроза просто наслаждалась шепотом погоды. Звезды над ними пели колыбель космоса. Вокруг было настолько спокойно, что оба не заметили, как сладко уснули, чего всегда боялся мужчина. Это была третья ночь, когда он пропускал молитву.

Вот он – синий клубящийся туман. Он окружает Отшельника, стоящего посреди черных стволов редколесья, что протыкают тяжелое низкое небо своими ветками. Тишина. Омерзительная, давящая на мозг тишина сна, словно кто-то душит его еще живое тело.

Дышать становится все сложнее и сложнее. Любой глоток кислорода давался слишком тяжело. Любое движение конечностями как будто боролось с гравитацией.