Ярослав Полетаев - Три миллиметра

Взяв цинки под мышки и став позади боевых машин точно в обозначенных на полу кружках, курсанты приготовились. Наставники-сержанты, что выполняли роль командиров танков, стояли рядом и давали указания, но их почти не слушали. Лёгкое беспокойство испытывал в те минуты каждый начинающий стрелок, и взгляды многих были устремлены на командную вышку, где Алексеев с кем-то разговаривал по телефону.

«Включаем зеркало гироскопа, ждём тридцать секунд, включаем червячную пару, ждём минуту… Стреляем по центральноугольнику с поправкой на дальность по пулемётной шкале… три цели, двенадцать патронов, так…» – думал про себя Родионов, вспоминая то, что должно было понадобиться в упражнении. Теперь, когда десяток часов зубрёжки прошёл и условия стрельбы были выучены как таблица умножения, в голове всё внезапно поплыло, смешалось. Одна мысль наскакивала на другую, руки дрожали, и все изученные понятия спутались.

Внезапный, громкий звон возвратил Михаила в настоящее. Это высокий и короткий звук сирены раздался, после чего голос Алексеева послышался по громкой связи во всём городке.

– Экипажи, по машинам! Посторонние все вышли! – командовал он строго.

Бойцы устремились к своим танкам и стали забираться на них, как и требовалось, по бортам. В некоторых местах здесь для удобства были прилажены небольшие лестницы. Курсанты и сержанты быстро оказывались наверху, пробирались в узкие люки и занимали положенные места. Тут Родионов на мгновение поднял глаза и обнаружил себя на броне многотонной суровой машины. Он порадовался, улыбнулся, и ловко проскользнул в люк наводчика. Внутри его окутала плотная темнота, и только наощупь он мог ориентироваться. Места было решительно мало, повернуться более чем на девяносто градусов в сторону было невозможно. Слева локоть руки уже упирался в пульт управления дымовыми гранатами, а дальше в стенку башни. Правый локоть упирался в тонкую защитную стенку, отделяющую пушку от наводчика. Перед Родионовым, всего в двадцати сантиметрах от его лица находился имеющий с десяток различных кнопок и переключателей прицел. Через несколько секунд справа от Михаила включился свет. Дубовиков, находящийся на командирском месте, нащупал включатель, и теперь потянулся к наводчику за цинком. Родионов, очарованный строгим и убористым порядком боевых механизмов, забыв обо всём, глазел по сторонам, разглядывая каждую деталь. Он прочитывал надписи и указания на дневном и ночном прицелах, на пушке, вспомогательных панелях, бортах башни, и с искреннею радостью осознавал, что всё в этой огромной сложной боевой машине, до последнего винтика – всё своё, русское и родное, выдуманное умами и рождённое руками соотечественников, и, возможно, всё это лучшее в мире.

– Родионов, идиот! Цинк давай! Прицел включай! Чего считаешь ворон? – прокричал ему Дубовиков со своего места, но эти крики показались слабыми и далёкими, потому как приглушались плотными наушниками шлемофона.

Всё же Родионов пришёл в себя, вспомнив об их важной миссии. Он передал цинк с патронами Дубовикову и принялся точно исполнять свои обязанности. С впечатляющей подвижностью и лёгкостью он включился в работу, безошибочно и умело исполняя всё, что требовалось от наводчика. Первым делом он подключил шлемофон к радиосвязи, и тогда в наушниках раздались прерывистые голоса участников стрельбы. В радиоэфире уже царило невероятное оживление, но переговоры были кратки и по существу. Пока Дубовиков докладывал, Родионов потянул на себя крышку люка, и та податливо опустилась вниз, оставив лишь небольшую щель. Родионов взялся за её рукояти и повис на них. Люк закрылся полностью, и Михаил повернул рукояти в стороны, стопоря его. Внутри в башне танка стало устрашающе мрачно, освещение поступало лишь от крохотной лампочки над головой Дубовикова. Михаил попытался включить своё освещение, переключатель щёлкал, но свет не работал. Тогда Михаил нажал поочерёдно некоторые тумблеры на панели наводчика, ожидая короткие промежутки в полминуты, затем принялся в темноте нащупывать небольшой рычаг на боковой стороне прицела, отвечающий за вертикальное движение пушки. Чтобы его достать, необходимо было грудью прижаться к прицелу и правой рукой потянуться в узкое пространство между ним и стволом пушки. После короткого щелчка некоторые лампочки на прицеле загорелись, а его окуляр засиял слабым жёлтым огоньком. После этого Родионов потянулся вниз к своим ногам, к механизму червячной пары, примерно туда, где, как учили, находилась необходимая рукоять. С большим трудом впервые отыскав её, он стал поворачивать её влево до упора и стопорить. Когда то было сделано, где-то внизу, под его ногами и рядом раздалось необычное жужжание движущихся частей башни. Михаил выждал минуту, с любопытством прислушиваясь ко всем создающимся звукам, и затем глянул в окуляр прицела.

Поле для стрельбы, обширное и растянутое, выглядело бескрайним и размытым. Пересечённое бесконечными оврагами, жёлто-зелёное, оно тонуло в естественном однообразии цветов. Густая трава и кусты колыхались на ветру, вдали кромки деревьев безмятежно раскачивались, в то время как стволы их были разбиты напрочь пулемётным огнём. Родионов подкрутил необходимый регулятор, настроив максимальную чёткость зрения. Чуть дрожащими руками он взял «чебурашку» – коричневый пульт управления огнём, любовно прозванный так советскими танкистами. Родионов повернул пульт влево-вправо, и многотонная башня боевой машины податливо стала повторять эти движения. Направив «чебурашку» вверх-вниз, Михаил убедился, что толстенная, до тех пор словно окаменелая пушка бегло и точно принимает необходимый угол наклона. Невероятная живость огневой системы поразила курсанта, ведь прежде он мог судить о танковых механизмах в основном по увиденному в кино, где танки зачастую представлялись грозными и мощными, но крайне неуклюжими.

– Работает! – счастливый, прокричал Родионов Дубовикову.

– Понятное дело, что работает! Ставь пушку как надо! – отвечал тот.

Михаил установил пушку прямо на угол азимута тридцать и в почти горизонтальное положение. Дубовиков принялся заряжать пулемёт и подключать его к электроспуску. На это у него ушла пара минут, после чего он стал докладывать.

– «Вышка», я «Броня-3», к бою готов, нагнетатель включён! – говорил он, зажимая кнопку внешней радиосвязи.

– «Броня-3», принял, – ответили ему из командного пункта.

Вслед за этим последовали доклады с других машин, и через пять минут уже все были готовы к стрельбе. Тогда прошла ещё минута ожидания, на время которой в эфире воцарилась полная тишина, и только равномерный гул танковых механизмов нарушал спокойствие полумрака внутри машины. Родионов с большим трудом мог усидеть на одном месте, он заглядывал в конвейер, в окуляры прицела, посматривал на скучающего Дубовикова. Наконец раздалась команда по радиосвязи и по громкоговорителю, то был сигнал к началу стрельб. Михаил припал к окулярам и стал внимательно рассматривать огневое поле. Секунд тридцать ещё ничего на нём не менялось, однако затем довольно близко поднялись три мишени, по форме своей напоминающие небольшие автомобили. Появившиеся на расстоянии не более четырёхсот метров, тщательно замаскированные искажающим окрасом и сетью, они сливались с рельефом, так что очертания их трудно было различить. Мишени поднялись тяжело и лениво, но через мгновение прытко понеслись в разные стороны, то замедляя, то ускоряя свой ход. Михаил, однако, не растерялся, и рьяно повёл центральноугольник прицела за мчащейся мишенью. Взяв опережение в полфигуры, он несколько раз нажал на кнопку пулемётного огня, однако ничего не произошло. Родионов вопросительно поглядел на Дубовикова. Тот наблюдал в свой прицел за уходящей мишенью, а ощутив остановку башни взглянул на наводчика.