Ольга Хейфиц - Голый дневник

Я бы написала себе в своем дневнике на память: Как только в твоей жизни один этап будет подходить к завершению, перед тем как начать другой, не ленись и обязательно прокатись в Париж, чтобы усвоить мудрость как следует. Новый этап не замедлит настигнуть тебя, яркий и свежий, сразу после курса терапии. И каждый раз, возвращаясь сюда одна или с друзьями, ты будешь взрослее и умнее, и новые морщинки будут красить твое лицо пониманием жизни. Этот город будет твоим вакуумом, твоей пересадкой, храмом и спальней, где ты одна, сама с собой и своими богами, сможешь успокоиться, усвоить и уложить внутри весь пройденный за пару лет материал.

Кстати, мне всегда было интересно, сбудется ли эта мысль. Но я никогда за столько влюбленностей, попыток сожительства, за столько километров путешествий и бесчисленных городов, за годы сознательной взрослой жизни, ни разу еще не попала в Париж с любимым мужчиной. С одним возлюбленным я несколько раз пребывала в опасной близости от своей земли обетованной, но она ускользала от нас. И святилище влюбленных Монмартр ни разу не приютил там мою вторую половину. Так что если кто-то и окажется там со мной рука об руку, наверное, это будет мое венчание.

Мне сиделось ночью в оконном проеме. За стеклом шевелился предрассветный воздух, в комнате немного пыльно, и «Confiding me» Kylie Minogue где-то за стенкой. Очень хороший момент написать хоть кое-что из пришедшего в голову за сегодняшний день.

В голове оформилось что-то сложносочиненное, как будто все люди находятся на неких витках развития и понимания, где у каждого свой уровень и свой виток спирали, и чем ближе ты к центру, тем выше твои шансы на раскрытие себя. Доверять потоку жизни, доверять своим чувствам, пытаться дотянуться до теологической сущности бытия – это как попытка укусить себя за локоть. Всегда почти. Как сложно реальности угодить нашим чувствам, как сложно обрести гармонию со своим сегодняшним единственно важным днем. И как необходимо порой кажется обладать этим знанием. Слишком велика боль от глупых потерь и неожиданных провалов, от неудавшихся попыток, от утраченных шансов. Желание порой тоже слишком велико и требует, казалось бы, немедленного исполнения, иначе оно грозит свести с ума, но как редко эта грань действительно пересекается, и мы продолжаем жить дальше, оставив в проскользнувшем мгновении отчаяние несбывшейся мечты. Хорошо, что все наши желания не сбываются в минуту их рождения. Оказывается, им сначала нужно повзрослеть, оформиться, налиться оттенками, набраться сил. И покорить жизнь настойчивостью своего присутствия. Учись желать. Я бы, наверное, даже сказала, забудь о поражении, это всего лишь новый оттенок опыта, который взрослит твою прихоть.

Город, абсолютно лишенный кислорода, переполненный людьми, изнывающий от зноя и присыпанный пылью в последние недели июля укутался пледом из огня и дыма. Чем нам тут не ад? Все признаки, все условия, и не видно исхода.

Тело, несмотря на выходные, и праздники отказывается принимать пищу и алкоголь, что по меньшей мере странно в разгар лета. Самая страшная потеря – случайная поломка кондиционера, в машине еле дышит климат-контроль. Но по привычке никто не спит в субботу…

Я рассматриваю пепельницу, стоя на веранде над Москва-рекой, около трех часов ночи. Пепельница смотрит на меня, недоумевая, почему мне не спится в такой час, почему я одна и не собираюсь домой. Ей-то, в отличие от меня, надо работать, она занята и несет определенный комфорт, ей не жарко, и ее не тревожит несмелое кратковременное одиночество. Мое же одиночество очень субтильно, весьма эфемерно и не долгосрочно сегодня, тем самым оно мне и нравится. Мы с ним робко держимся за руки, оглядываясь по сторонам и наблюдая. В последнее время его оттолкнули, спугнули веселым лаем, лишили нас друг друга, и взамен оно унесло с собой мягкие часы полуночи, когда так хорошо пишется, прихватило спокойные утренние минуты, когда незащищенная кожа и губы не подвергаются чужим прикосновениям и взглядам, лишило меня возможности просто пробежаться мыслями о несбыточном.

В общем, без одиночества я немного осиротела в это лето.

Пустите меня к ноутбуку, оставьте меня для меня ненадолго, я сразу стану немного лучше.

Я сидела на том самом диване, и ненависть к себе просто кислотой разжигала мои легкие. Даже дышать было противно. А началось все довольно просто.

Мне было, наверное, лет 10, когда я в первый раз увидела ее улыбку, прокравшуюся ко мне сквозь колья старого деревянного забора. Забор был выкрашен когда-то в темно-зеленый цвет, как и ее глаза, хитро блестящие в соседнем палисаднике. Она так и сидела посреди какой-то клумбы, вся залитая светом, в панаме, призванной защитить золотую макушку от солнца, а я смотрела на нее и думала, что наконец хоть кто-то появился по ту сторону ограды, в этом большом одиноком доме с огромным садом.

Ее звали Муся, и с того момента мы с ней больше не расставались. Красивая принцесса, маленькая фея с соседней дачи, дочка перспективного архитектора росла и цвела на моих глазах последние 20 лет. Жизнь страшно ущипнула ее, рано забрав родителей в алчной до смертей авиакатастрофе.

Она вся такая нежная, теплая, злая и любимая провела слишком много времени на моем диване в поисках ответов на все женские вопросы. Давно перестала быть подругой, стала соучастницей, кусочком моей души, пропиталась мною. Я всегда была как-то старше и увереннее, защищала ее от всех. А она, смешная, всегда, задумавшись о чем-то, смотрела вдаль, слегка наклонив голову на бок, как птица, и я любовалась ею.

Бокал прозрачный, а в нем янтарь шардоне светится лениво и беззаботно. Так и мы с ленивой беззаботностью разложили себя на креслах дачной веранды. Несмотря на относительную юность, я любила летом сидеть за городом, вызывая в душе покой и сумеречность, пытаясь отгородиться от сиюминутных желаний вечернего мегаполиса. Муся приехала ко мне неожиданно, с пакетом источающих нектар фруктов.

Я молча и внимательно изучала пчелу, разрывающую плоть персика на мягкие атомы. Она крутилась долго, то ли не могла взлететь от сладости, лишившей ее осторожности и сковавшей волю… она даже не жужжала. А Муся жужжала мне на ухо. Устало и грустно пела о чем-то. Потеря работы лишила ее мужества.

Нам было по 24 года, и работа была для нее единственным средством к существованию. Мусины родители, прожили свою жизнь быстро и красиво, не особенно задумываясь о накоплениях на завтрашний день, поэтому принцессе пришлось начать трудиться рано и интенсивно. Муся плакала, украшая каждой своей слезинкой мои колени, а я, уставившись на пчелу, отчаянно жалела, что никак не могу никому и ничем помочь. Сигаретный дым смешался с моей челкой, солнце почти село, вино тихо разливалось в голове, а мы так и не придумали, что теперь делать.