Ольга Хейфиц - Голый дневник

Выудив несколько листков, разрозненных и ничем не скрепленных, я оглаживала их пальцами. Старые друзья, поселившиеся на страницах давным-давно, окружили меня, приветливо и немного с укоризной шептали воспоминания. Что-то, чего я даже почти не помнила.

Раньше этот город населяли сонные волшебные существа, в томлении и дымке перемещавшиеся по моим сновидениям и рассказам. Теперь, почему-то, мир стал опасно реалистичен, настолько реалистичен, что я начинаю подозревать его в иллюзорности. Странные мои герои перевоплотились в очень материальные образы мужчин и женщин, оставив меня разбираться с ними и их междоусобными проблемами.

Некоторые сказки, правда, и сегодня смотрели на меня еще прежними глазами, доверчиво выпрашивая внимание.

Небо пошло в разрез со всем остальным. Странно разгоралось изнутри блестящим, густым голубым светом. На фоне выцветшей, словно понукающей себя к существованию, природы, этот яркий цвет слепил и резал глаза. Сегодня с самого утра так. Это бесконечно раздражало Соню, сидевшего, как обычно, у окна над книгой. Книга уже третий день лежала открытая на столе, шелестела по ночам, скреблась и сильно действовала на нервы. Но у Сони не было ни сил, ни желания поднять и захлопнуть ее. Каждый вечер он пробовал читать, но из этого мало что получалось. Он никак не мог вспомнить, о чем шла речь на предыдущей странице. Несчастливые мысли приходили ему в голову здесь, куда он приехал отдохнуть, побыть одному, отрешиться от всего земного и, может быть, если повезет, вернуть вдохновение. Впрочем, на это надежды уже не оставалось никакой. Неудавшийся поэт. Несостоявшийся художник, скульптор, композитор. Что может быть обиднее для тщеславного, мнительного человеческого я?

Соня сидел, склонившись над чужой книгой, и уже почти не делал никаких попыток понять то, что в ней содержалось. То есть то, что было заложено в нее чьим-то талантом. Возможно самым заурядным писакой, но книга цинично лежала перед ним, дразня кожаной плотью, упругими страницами, и Соня сколько угодно мог сомневаться в способностях автора, факт оставался фактом. Эта книга существовала, а его гениальные произведения еще никто не возжаждал напечатать.

Он поднялся со стула и снова не поверил своим глазам: небо нагло, совершенно бесцеремонно наливалось все ярче, запуская в его уединенную комнату полуденные лучи. От этого у Сони закружилась голова, виски сжал упрямый обруч, и вдруг накатила волна жалости к себе, волна пустоты, противное вязкое вещество заполнило его голову, шею, плечи. В полном изнеможении он опустился на диван, упал в просторные подушки. Благо это ощущение никогда не продолжалось долго. Должно быть, зачатки депрессии: все казалось мерзким, беспросветным и давило невыносимой ношей. Минут через пять Соне и правда полегчало, несчастный и уставший от бесконечной бездейственности, он заснул.

С тех пор как Соня начал жить один, что для мужчины его лет было настоящим самоотверженным решением, он делил дни на удавшиеся и неудавшиеся. Учиться он закончил довольно давно, и теперь его существование сводилось к ежедневному пребыванию в некоем офисе некой компании, производящей рекламные поверхности, с целью доказать своему богатому деду, что тот не зря каждый месяц присылает на его счет задиристую сумму денег. Но не буду вдаваться в детали, Соня еще этого не заслужил.

По ночам он сидел в барах, набираясь сил и вдохновения, а, может быть, надеялся, словно эстетствующий французский писатель Бегбедер, почерпнуть там сюжеты и мысли для своих лучших произведений. Сидел в углу и пил, записывая, записывал, наблюдая. Он знал себе цену и потому иногда, а впрочем, довольно часто не появлялся на работе, ведь у него на то была масса уважительных причин. Он ходил в темном узком пальто, любил потратиться на английские костюмы и преклонялся перед темными очками. Когда в его жизни начался период экономии, он никак не мог увязаться с этим событием, но все же перестал путешествовать, разумно урезал расходы на одежду в пользу алкоголя, перестал выходить по ночам, засел окончательно дома и утвердился в мысли, что его настоящая работа это писательский труд. С этих пор и начались довольно серьезные проблемы с творчеством.

Соня стоял у зеркала и методично смахивал щеткой пыль с пиджака, когда в комнату закралось солнце, подмигнуло отражению, некстати высветив еще несмелую сетку морщинок у глаз, и перебралось на тумбочку, устроившись довольно удобно на кипе старых журналов. Такого поведения Соня не ожидал даже от четверга. Соня заранее предвосхитил все катастрофы сегодняшнего дня. Еще ни один четверг не прошел для него даром. В просторной, довольно чистой кухне ночевали бабочки. Соня разогнал их привычным движением и налил себе кофе в большую кружку. Взгляд его упал на полку, куда два месяца назад, бросив курить, он положил пачку сигарет (для проверки силы воли). Каждое утро под запах кофе просыпалась в нем еще не добитая вредная привычка. Соня видел ее в зеркале. Она отражалась у Сони в глазах – маленькая старушка в сером платочке и с отвратительной корявой палочкой. «Сколько людей заводит себе такую старушку»! – подумалось ему, в любом случае он в последнее время почти избавился от навязчивой пенсионерки. Весьма довольный последним обстоятельством, Соня вооружился на всякий случай карманной дубинкой (четверг!), надел калоши и вышел из дома. На улице на него снова набросилось разъяренное бабьелетнее солнце. Прищелкнув языком от чувства собственного превосходства перед скудным природным разумом, Соня нацепил темные очки.

Сегодня он шел на работу длинным, но безопасным (четверг!) путем через бульварную дугу. Не пересекая мост, не переходя дорогу, он сел в маленький утренний, еще не успевший распухнуть от толпы автобус и покатил по направлению к офисному району. Соня ехал, смотрел в окно и неожиданно обнаружил, что он довольно улыбается. За окном в это время проплыла легко, словно утка по озеру, забавная белая меховая шапочка. Автобус ехал все дальше и дальше, штурмуя пробки и унося Соню от уютного сонного дома на окраине парка.

Я по примеру моего старого знакомца отправилась на кухню, почти готовая отмахиваться от зевающих бабочек. Копоть обливала толстенькую джезву, скрывая ее когда-то медные бока. Кофе и дневные мысли прокрались в мой организм, смешивая внутри все в один большой ком из воспоминаний и фантазий. Лучшее время для работы, но очень хочется дочитать, что там было дальше с моим ленивым Соней.