Андрей Золотухин - Путешествие вновь

Я зевнул, с трудом спустил ноги на теплые доски пола и, наконец, смог встать. По всей комнате были разбросаны обрывки послания моей пока еще жены. Необходимо их соединить. Как в глупых книгах о шпионах или бандитах. Ужасно ныла голова. Приступать к реставрации письма в таком скверном состоянии было решительно невозможно. Сначала необходимо восстановить себя.

Собрав последние силы, добрался до ближайшего кабачка. Жан, гарсон, молча усмехнулся в усы, смахнул крошки со столика и ухнул на него сифон с содовой. Рядом ойкнул бокал, на треть наполненный коньяком. Жадно выпив два порции освежающего игристого яда, я удовлетворено рыгнул, вытер губы тыльной стороной ладони и убедился, что тошнота укрощена. Вкусив острые закуски и горячий обед, я окончательно вступил на путь выздоровления. Можно было идти домой и приступать к реконструкции прощальных Вериных упреков. Однако тут подошел Жан и подозвал меня к телефону: я специально оставил в редакциях номера любимых кабачков, так как проводил в них едва ли не больше времени, чем дома.

– У аппарата.

– Алло! Самедов! Узнал… камчадал?

В трубке слышался треск, а изгибы провода и иные неведомые мне технические премудрости связи искажали голос безнадежно. Тем не менее, по манере обращения я смог догадаться, с кем имел неудовольствие. – Слушаю тебя, Плесень, – без энтузиазма ответил я. – Что надобно вашему живоглотству?

– Живо… что? Отвратительный прием! Ничего не слышно! – рявкнула трубка. – Я коротко: сегодня «Новое время» … устраивает бал-маскарад. Шикарное место! Есть два пригласительных билета. За небольшую финансовую… – раздался треск – …арность и только для вас с Верой! Как ты на это…

– Смотрю отлично. Только приду без Веры, и без благодарности, – сказал я, сомневаясь, что он меня услышал, и повесил трубку. Восстановив и даже преумножив свои силы, я чувствовал острое желание выйти в свет. Галантный кавалер, одинокое сердце, золотое перо. И это все о нем. Бал – прекрасно.

43

Смокинг мой – черней тьмы египетской. Косой пробор – острее кинжала дамасской стали. Выбритые до синевы щеки блестят от талька. Справа в бутоньерке – розовый бутон. Я иду купаться в распутстве. Искать наслаждений, низких как басовые ноты.

Маскарад оказался приурочен к успешному развертыванию Московского похода ВСЮР. Это события было подробно, взахлеб описано выходившими в Париже русскими газетами, в том числе, разумеется, и нашим доблестным «Новым временем». Во всех без исключений статьях огнем горело слово «возмездие», и все поминали Немезиду и Викторию. Как должно быть икалось богиням!

Мероприятие обставили с необходимым шиком: к подъезду арендованного отеля вела красная ковровая дорожка, а над входом висели черно-желто-белый и сине-бело-красный флаги. В самой зале, однако, оказалось грязновато. Множество свечей – словно в церкви – выжигало кислород, кроме того, было страшно накурено.

За столиком расположились вчетвером, вместе с Плеснёвым, Чамовым и незнакомцем, отрекомендовавшемся «Мускарин-Мурский, вольный человек искусства». Когда я пошел в туалетную комнату, Плесень увязался следом и, стоя у соседнего писсуара, скорбно поведал, как надеялся зазвать на бал Нину, но та съехала с родительской квартиры и окончательно исчезла из его жизни. Мощно изливаясь, словно надеясь переполнить чашу, Плесень также пожаловался, что Чамов мало заплатил за билет, «тебе-то, Самедов, я сразу хотел его подарить, дружба – это свято».

Я молчал.

– Между прочим, а почему Вера не смогла прийти? – не прекращая мочиться, резко спросил Плеснёв.

– Больна.

Уже застегиваясь, он поведал, что предназначенное для Веры приглашение все же удалось обналичить. Плесень умудрился толкнуть его прямо у входа в отель тому чудаковатому типу, обладателю двойной фамилии и дурацкого белого смокинга.

Мы вернулись за стол. Делать нечего, надо веселиться. Огромные эбеновые часы, стоявшие слева от сцены, ухнули восемь раз. Официант принес шампанское, наполнил наши бокалы и неслышно удалился. Оркестр заиграл что-то из Шуберта. Шампанское оказалось холодным и не из дешевых. В целом все выглядело приличнее, чем можно было опасаться. Мы молча прихлебывали вино и обменивались пустыми фразами. Я осматривался, одновременно пытаясь осознать Верин уход и прикидывая возможности разгульно провести вечер, а ещё лучше – ночь. Разговор не клеился. Плеснёв молчал, скучая по своей малолетней нимфе. Чамов – от глупости. Человек искусства Мускарин-Мурский, выглядевший белой вороной среди всего общества, и не только из-за цвета смокинга, конфузился и краснел. Музыка продолжала играть, сигарный дым густел.

Плеснёв зло откусил кончик гаваны, сплюнул в чугунную пепельницу, выполненную в виде четверки запряженных в повозку вздыбленных коней.

– Черт знает что такое! Сидим здесь битый час, а все разговоры вокруг исключительно о том, что нельзя было вешать этот проклятый имперский штандарт! Монархисты и либералы, демократы и консерваторы! Провались они все!

Мускарин-Мурский осклабился, поправил бабочку:

– Э-э-э… Совершенно с вами согласен. Хотелось бы обнаружить темы, более изысканные и деликатные. Все же – предполагается веселье, всеобщее ликованье. К тому же, уплатив столь серьезную сумму…

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Угрюмый (лат.).

Спортивный судья (англ.).

Воспоминания (франц.).

Кстати (франц.).

Зубной врач (франц.).

«Выбери жизнь. Выбери работу. Выбери карьеру. Выбери семью. Но почему я должен захотеть выбрать всё это?» (англ.).

Живые картины (франц.).

Неизвестная земля (лат.).

Заказ (франц.).

Салонные игры (франц.).

Сон (лат.).

Войти через заднюю дверь (англ.).

Розовое масло (франц.).

Юношеское увлечение (англ.).

Делирий, вызванный алкоголем; «белая горячка» (лат.).

Поворот; превращение (лат.).

Ничто не сравнится с тобой (англ.).

«Корона» (франц.).