Алексей Зубов. - Внеклассное чтение

Чтобы вы не сочли меня сумасшедшим, я поделюсь с вами одним секретом, а именно, секретом под названием: «Стеклянный глаз семерых».

Это дело началось, да и было отправлено в архив в самом начале девяностых, в прошлом столетии. Из алмазного фонда России непонятным образом исчезли бриллианты на сумму четыреста миллионов долларов – не мало! Работников фонда допрашивали – да толку не было – и что допрашивать-то, когда всех входящих и выходящих в секретные помещения чуть не рентгеном просвечивали и догола раздевали. Мешала следствию и всеобщая суета, которая тогда была и на улицах и в головах. Девяностые – время легенд и тайн… Вынести такое количество бриллиантов никакой возможности не было, но их вынесли. А делалось это так. Группа молодых людей, воспитанных в идеалах гуманной справедливости и приятного, светлого будущего (не для всех, так хотя бы для удачливых), вытянув спички, определила дальнейшие шаги. Тот, кто вытянул надломленную, добровольно пошел на операцию – ему удалил глаз один мающийся без денег хирург, да заодно направил к протезисту – остальная шестерка готовилась.

Одноглазый молодой человек, имея блестящие характеристики из райкома, устроился в фонд огранщиком (а он и был ювелиром – удачно совпало). Каждый день, приходя на работу, одноглазый вынимал протез, отклеивал пластинку с роговицей и зрачком, набивал глазницу бриллиантами, вставлял пластинку, а лишнюю круглую стекляшку перемалывал в мельнице на абразивную крошку. Дома же друзья вручали ему новенький протез. Сколько бы он так ходил – не знаю, но у него вдруг начались сильные боли в затылке, и буквально за пару недель он иссох и угас. Помер.

Оставшиеся шестеро друзей, обладатели крупного по тем временам состояния, похоронив товарища, дали клятву: да послужит это богатство на благо народа! Для того, дескать, оно и вынуто из хранилища, где лежало мертвым грузом. Они капитально поучаствовали в приватизации, при этом первоначальная сумма утроилась, потом, как танки, подмяли ряд компаний помельче, а потом уже занялись благом народа – дали рабочие места и право на кредит.

Одним-то из этой шестерки и был Петр Ильич.

Пока я рассказывал вам историю об умыкании бриллиантов, глаз на ладони Петра Ильича

загорелся совершенно нетерпимо ярким светом, Петр Ильич хотел было спрятать его куда подальше, и даже поднес левый кулак с зажатым в нем глазом к подбородку, раздумывая, но ничего не успел – глаз взорвался. Шутник минер ли так рассчитал, или комплекция Петра Ильича тому способствовала, только от взрыва помещение почти не пострадало (только томик Тургенева выпал из шкафа и раскрылся на «Отцах и Детях»), а вот у Петра Ильича оторвало голову, крутя, как баскетбольный мяч, перенесло через кабинет (потолок при этом был сильно попачкан) и «прикольно» установило поверх торшера. Тело без головы сделало, агонизируя, несколько шагов, уселось в рабочее кресло, взяло в правую руку «паркеровскую» ручку и чиркнуло на листе бумаги: «Одобряю». И голова с вытаращенными глазами на торшере, и тело за столом представляли просто «живую» иллюстрацию к «Органчику» Щедрина, так, во всяком случае, сказала главный редактор – начальница Анны – а она-то уж была дама с пониманием.

Следующие два часа в кабинете Петра Ильича творилось невообразимое: все работники двух сливающихся холдингов фотографировались «на память» кто с головой на торшере, кто с туловищем. Дамы предпочитали туловище. Толкучка была, как на открытии модной галереи, и только одна, самая сдержанная сотрудница, пристыдила коллег:

– Люди, у вас Тургенев на полу лежит, хоть бы кто нагнулся!

Анна услышала хлопок от взрыва и краем глаза заметила вспышку света в окне.

– Невинных жертв быть не должно, – утвердительно сказала она.

– Да, Немезида требует кары только для тех, чья вина признана всеми. Кстати, о невинных жертвах. Все порядочные государства тратят титанические усилия на борьбу с этой гадостью – организацией невинных жертв, но её «пауки-финансисты», ткущие свою липкую паутину, сидят по норам и чувствуют себя в безопасности. Вам надо заняться ими.

Незнакомец протянул ей флакончик с духами. На этикетке была надпись: «Лунное безумие».

– Удачная находка моего приятеля химика – духи эти вызывают стойкое помешательство – нюхнувший их, становится полностью тем, кто он есть по сути своей, например, червяком…

Или богиней.

Они зашли в очень дорогой ресторан, незнакомец сделал внушающий уважения заказ, они ели, но пища не отяжеляла её, а наслаждала, они пили, но вина её не пьянили, а приносили радость.

– Я пойду, – сказал он, – вон та пара, чересчур надменная – герцоги Йоркские скромнее.

Она кивнула ему и подозвала официанта.

– Видите тех людей? У них, у дамы в сумочке, в коробочке зачем-то спрятаны тараканы. Зачем – не знаю, но вас предупреждаю.

Официант пулей помчался в «служебку», оттуда тут же выскочило трое крепких мужчин, и надменная пара была аккуратно выпровожена на улицу. К ней подбежал маленький толстячок

и, прижав руки к груди, театрально воскликнул шепотом:

– Вы спасли мою честь, честь заведения! Там сидят проверяющие – дегустаторы, и я не знаю, что бы было со мной, если бы тем двум негодяям удался их план! Ваш обед – за счет заведения, даже не спорьте. И бутылочку вина в подарок – вы какое предпочитаете – белое, красное?

Пока она ждала толстячка с подарком, как любой женщине, ей захотелось взглянуть на себя – просто так. Она достала из «косметички» зеркальце и посмотрела. Из зеркала на нее смотрело незнакомое еще, небесно прекрасное лицо Дианы-охотницы с глазами цвета вечернего моря. Зрачки были квадратными.

Когда Диана рассказала мне эту историю, она сказала:

– Теперь напиши ее. Получится – угощу тебя яблочками.

И она ласково потрепала меня по загривку. У меня по шкурке мурашки побежали. Я преданно прижался пятачком к ее божественному колену и хрюкнул от счастья. Теперь печатаю – хочется почавкать яблочками – неудобно только по клавишам бить копытцем.

…

Оперуполномоченный Мокрушинского РОВД Иван Пуговицын (ударение в этой фамилии плавающее – оно ставится в соответствии с воинским званием носящего так, что когда наш герой получит погоны полковника, ударять нужно будет на последнюю гласную) был оперативником «неправильным», не таким, каким привыкли мы (благодаря сериалам) представлять оперативных сотрудников криминальной полиции. Стрелял он безобразно криво, но попадал, хотя все время норовил пистолет держать по-ковбойски у бедра, а попробуй-ка попасть из нашего пистолета, даже с упором «лежа» вот в это ведро с десяти шагов – то-то же, а еще ракетчиков ругаем. Был он толстоват для оперативника, и худеть, несмотря на уговоры телеведущих, не пытался, а наоборот все время что-то жевал. Даже на утренних оперативках полковник Самарай постоянно делал ему замечания, дескать, он своим жеванием сбивает весь ход умственного следствия. «Невозможно поговорить спокойно, без эмоций о нашем не по-христиански убитом, Пуговицин, все из-за вас нервничают, а нам еще изнасилование в шахматной школе обсуждать». Например, любил Пуговицын бутерброды с маслом, колбасой и селедкой – странно, да? А носки в полосочку – не странно? Дела свои он вел тоже странно, полагая преступников людьми необыкновенными, и ища, прежде всего, в круге подозреваемых тех, кто был хоть чем-нибудь примечателен – хотя бы подозрительно кустистыми бровями или наглого цвета рубашкой. Диво дивное, но метод работал – а как его в отчете отобразишь?