Владимир Хомичук - Нет, давай все-таки поговорим! Сборник рассказов

– Алло! Говори громче, тебя плохо слышно!

– — – — —

– Да говорю же тебе, нет его. Он вообще по вечерам дома не бывает.

– — – — —

– А хрен его знает. Сама у него и спроси. Только скажу тебе одну вещь, Зинка: от него женскими духами стало часто пахнуть. Разными, кстати. Наверняка завёл себе целое стадо любовниц, пока ты там на побережье вкалываешь.

Стас ворвался в квартиру, хотел поговорить с женой, но младшенькая второпях положила трубку. Принялся объясняться с Милой, наткнулся на молчание, откровенно враждебный взгляд и опостылевшую застенчивую улыбку, скривившуюся в презрении.

С этого момента Стас вступил на путь войны. Он не собирался больше терпеть трутневые происки вконец зарвавшейся Милы. Сражение было яростным, долгим и изнурительным. Каплей, переполнившей чашу терпения, стала поломка недавно купленной, новёхонькой стиральной машины. Придурковатый Виталик решил постирать своё исподнее, перепутал ячейки для отбеливателя и стирального порошка, аппарат не выдержал такого хамства и дал дуба. Сутуловатый верзила лишь по-идиотски разводил руками, стоя на кухне в клетчатых трусах жёлтого цвета, не в состоянии объяснить или признаться в причине поломки. Стас в тот же день выгнал его и Милу к чёртовой бабушке. Поступил при этом, не теряя достоинства: позвонил знакомым, сдававшим квартиру внаём, и попросил об услуге (всё-таки у родственной парочки был маленький ребёнок). Уходя, Мила разоралась похуже базарной торговки, кричала что-то про то, что Стас ещё пожалеет и она обязательно вернётся в «свой дом». На следующий день Стас отвёз сынишку в школу, вернулся домой и наткнулся на распахнутую входную дверь. Он тут же понял, что в дом караульным манером была вызвана на подмогу старшая сестра, то бишь его жена. Зина не стала даже слушать его объяснений, с порога вылила на него ушат грязи, принялась обвинять в невоспитанности, бесчинстве, бесчувствии, потом в изменах, пьянстве и рукоприкладстве. Он, оказывается, шатался по бабам, часто напивался вдрызг, а вчера избил бедного Виталика, по-скотски выставил маленькую девочку на улицу под дождь, а Милу обругал матом. Вся тирада закончилась требованием вернуть сестрице и её семье домашний кров. Стас наотрез отказался.

– Тогда я подам на развод! – завопила Зинка.

– Подавай хоть на развод, хоть на разъезд или разлёт.

«Пресловутый квартирный вопрос, перенесённый из России во Францию каким-то бестолковым образом на крыльях банальной сестричкиной алчности», – так думалось Стасу в преддверии бракоразводного процесса. Он не находил другого объяснения развалу собственной семьи и не понимал поведения жены. «Хотя если учесть приписанные мне пороки, то в глазах Зины я настоящий монстр. А, дери их леший!»

По решению судьи семейное жилище переходило в руки матери-опекуна их несовершеннолетнего сына до факта его последующего после учёбы трудоустройства и финансовой дееспособности. Затем квартира должна была поступить в продажу на паритетных условиях. Стандартная резолюция, против которой Стас не имел ничего против. Ему до того всё осточертело, что он молча собрал манатки и переехал в блок апартаментов недалеко от своей работы. С его стороны бой закончился. Он желал лишь одного – сохранить нормальные отношения с сыном, которого обожал до умопомрачения. Но жилищная баталия на этом не завершилась. Зинка через некоторое время опять укатила на море, и в квартиру вернулась Мила вместе со своим табором. В её полку прибыло: она опять разродилась. И вообще, её, что называется, понесло на этой почве. На следующий год она, как крольчиха, произвела на свет ещё одного отпрыска. Неизвестно, в каких целях умножалось потомство. То ли на почве безграничной любви к Виталику, что крайне сомнительно, принимая во внимание её командное руководство незадачливым увальнем, то ли желанием укрепить оккупационные позиции. Ведь выселить из квартиры многодетную семью на Западе не так-то просто. Как бы то ни было, между сёстрами стал потихоньку назревать конфликт. Он, как фурункул, год от года наливался гноем и грозил прорваться. Постепенно Зина начала уставать от навалившихся теперь на неё расходов по содержанию прибеглых. Да ещё в здании затеяли ремонт, за который свою долю должен был вносить каждый из владельцев жилья. Мила заявила, что если и начнёт выплачивать квоту за установку нового лифта в доме, то только на условиях будущей передачи квартиры в её единоличное пользование. Зина прикусила губу, а вместе с ней и надорвавшуюся любовь к младшенькой. Жорик вырос, уехал работать в Париж. Сама она появлялась в городке лишь изредка и давно перестала ощущать себя хозяйкой в квартире. Пришло время продавать недвижимость. Но Мила встала на дыбы. Она категорически отказывалась покинуть жильё.

– И ты вот так просто собираешься выставить родную сестру с детьми на улицу?

– Мила, но ведь у тебя есть муж, в конце концов. Пора бы и ему уже позаботиться о собственных детках.

– Ну и сучка же ты, Зинка!

– Я просто собираюсь получить свою долю с продажи квартиры.

– А мне за поддержание порядка в ней на протяжении стольких лет ничего не причитается?

– Но ведь ты здесь жила на всём готовеньком…

– И за воспитание твоего сына, между прочим, во время твоих постоянных отлучек!

– Ну, знаешь ли.

– Знаю, знаю, чем ты там на пляже, кроме работы, занималась.

Две дружные сестрички вконец разругались. Прошло полгода, и они начали судиться: Зина, заручившись согласием Стаса, продала квартиру, а многодетная мать Мила опротестовала её действия в суде. Ничего из этого не вышло, сёстры стали заклятыми врагами и по сей день не разговаривают друг с другом.

Ну а Стас… Он недавно встретился с очень интересной женщиной. Испанкой. Они разговорились об искусстве, иностранных языках, литературе, философии. Прощаясь, условились о новой встрече. И тут Стас вдруг спросил:

– У вас есть младшая сестра?

Денег стало катастрофически не хватать. Надо было что-то делать. Андрес предложил привезти из России кучу чёрной икры и продать знакомым владельцам баров и ресторанов. Уверял, что со многими из них уже разговаривал и заручился обещаниями в немедленном сбыте продукции. С рук на руки, что называется. Вообще-то Андрес – это Андрюха Кузнецов, мой студенческий однокашник и закадычный друг. Именно с ним мы сорвались с советских просторов и оказались в Испании. Здесь я и переименовал его в Андреса, на кастильский манер. Он всегда был более пронырливым, чем я, в меркантильных делах. Хотя и отдавало от его коммерческой деятельности потугами мелкого торговца, но до барыги Андрес не скатывался. Обделывал он свои делишки с неподражаемой улыбчивой физиономией, которая заставляла подельщиков враз проникаться к нему доверием.