Евгений Кулькин - Мания. Книга вторая. Мафия

Триголос всхохотнул, засмеялся и Гера. Но даже Витька лицом помякшел. И именно он перевел на общедоступный:

– Начальник милиции, значит.

– Так вот он его так изобразил, – продолжил Триголос, – словно он со всех сторон решетками обложен. Дерево рядом стоит. А присмотришься – вместо веток – железные прутья.

И в этот самый момент в комнату вволокли двух – один побольше, другой поменьше – осетров.

– Ой, какие они огромные! – вскричала Оксана и даже попятилась.

– Высший ранг! – произнес Триголос. И спросил: – А стерляди что, не нашлось?

– Ну вы же… – начал было парень в камуфляже, но Веденей махнул рукой.

– А вот теперь сам обряд добычи икры вам продемонстрирует даже, вот, лабух.

Гера взял длинный с наборной ручкой нож.

– Товарищ Минеральный секретарь! – торжественно произнес Триголос. – Разрешите показать всему миру истинную сущность социализма.

И тут лабух подшепнул, что все осетры похожи на членов Политбюро и этот особенно смахивает на Горбачева, потому и обраще-ние к нему «минеральный», потому как он повел борьбу со всем спиртным.

Оксана обалдело моргала. А Гера тем временам располосовал белую брюшину осетра, и в подставленный к порезу таз стала вываливаться икра.

И в это время заявились гонцы с выпивкой и закуской, и процесс «икрометания» был перенесен в другую комнату. Вернее, в кладовку. А тут стали сооружать пиршеский стол.

– Причем, – чтобы поддержать умность Триголоса, начал Гера, – есть примета: коль съешь икру на берегу, где поймана рыба, то душу обновишь наполовину.

– Да возликует тот, кто это делает впервые! – вскричал Триголос и пододвинул к Оксане сперва рюмку с коньяком, а потом и чашку с икрой.

Она заплетающимися губами прошлась по краю громадной, почти с целый половник, ложки и спросила:

– И вы так питаетесь каждый день?

– Ага! – сказал Веденей. – Потому перед вами сплошь многоженцы. Лабух, – дай Бог памяти, – кажется, двенадцать жен имел. Витька, – ткнул он ножом, который держал в руках, – десять баб пережил.

– А вы? – спросила она.

– А я – холостой, как патрон, из которого забыли выстрелить в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году.

– А почему? – прорвалась, наконец, в ней деревенская наивность.

– Потому что не ем икру.

– Совсем?

– Конечно!

– И только из-за того, что боитесь кому-то сделать больно?

– Вот именно!

Первую пили стоя, потому как этот тост был за Оксану.

После третьей незаметно для Оксаны куда-то исчезли все три Ивана. Потом, кажется осилив пятую, убрел в неизвестном направлении Витька, наверное радуясь, что последний золотой зуб его все еще жив и есть возможность пьяно посверкивать фиксой перед какой-нибудь молодкой.

Потом «отвалил» и лабух, и Оксана вдруг воскликнула:

– А куда же все подевались?

– Частично слиняли, – пьяно начал Триголос, – а частично испарились.

– А певец почему ничего нам не исполнил? – вспомнила она про Витьку.

– Да я же говорил, зубы ему мешают.

– Странно! – задумчиво произнесла она и вдруг предложила: – А вам надо немедленно жениться.

– Зачем? Чтобы начать есть икру?

– Нет, чтобы сделать еще одну женщину на земле счастливой.

– Так неужели в моем исполнении это возможно?

– Конечно, – просто ответила она. – Вот мой муж говорит: «Убил бы тебя, да подумаю, что другая будет не лучше, руки опускаются».

– Так вы замужем? – обреченно вырвалось у него.

– Конечно.

– Ну…

Она, как ей показалось, догадалась, что он собирается спросить.

– Он у меня подполковник милиции. Работает в МУРе.

У Триголоса остановилось дыхание.

Сад был наполнен особой, тронутой знобкой заповедностью тихостью. В ветвях деревьев копошливо возились какие-то птички. Как бы отделившая себя от сада, где-то вдали от него, даже, кажется, в поле, куковала кукушка.

Подпрыгивающей походкой пересек сад Филька-дурачок. Вися хвостом, пролетела сорока.

Чемоданов пришел в этот сад не затем, чтобы послушать кукушку или поглядеть, как летает сорока. Тут он должен был встретиться с одним шалопутом, с которым никто его не должен видеть.

Нет, тайн от пахана у него не было, но всем прочим не надо знать, что у него есть и такая связь.

А на встречу с ним должен был прийти капитан милиции.

В гущине соседней яблони взрыднула иволга. Подала голос, но не показалась. И Максиму вдруг подумалось, что, может, мент тоже так решил сделать. Обрязчиться, что есть, но не дать себя разглядеть.

Но тут же иволга выпорхнула из-под испода ветвей, и Чемоданов расправился душой. Даже чуть улыбнулся.

Последнее время он себе редко это позволял. Особенно после того, как закружились зеленые мухи вокруг смерти Алевтины. Потому как так вчистую отмазать всех было ой как непросто. И тут этот вихляк, что сейчас собрался прийти, кое в чем помог.

– Жила бы себе, дура! – вслух произнес Банкир. – Нет, потянуло правде в печенки въехать.

А случилось то, что Чемоданов ежели и ожидал, только не в это время. Кажется, какое ей дело до его жизни, когда они давно никто? Так нет, стала следить: вправду ли он ездит в молельный дом или – по пути – куда-либо в другое место свертает.

И – выследила.

Она распахнула дверь в ту пору, когда хором петушили одного фраера.

– Кто эта женщина?! – спросил тот, кому «в увеличилку превращали очко». – При бабе, гады, харите!

И Чемоданов выдавил ее своим телом сперва во двор, а потом на улицу.

И там вдруг почувствовал жуткую беспомощность. Вот сейчас она заорет, что тут живут педерасты. Поднимет хай, и тогда трудняк будет все это загасить.

– Этот гад, – сказал он ей, – деньги мне должен.

– Ну и что? – спросила она. – Вы из него печатный станок решили сделать?

И он вдруг, махнув рукой, сказал:

– Хочешь правду?

Она приостановилась.

– Здесь действительно собрались все мужеложи.

– И ты в том числе?

– Конечно!

Она глянула ему в промежье, словно там должна быть соответствущая мета.

– И ты все время посещал это заведение? – спросила она.

Чемоданов промолчал.

– Да или нет? – возвысила она голос.

– Ну ты же знаешь…

– A какой ты – активный или пассивный?

– Мальчик, – неопределенно выразился Банкир.

– Значит, тебе меня не хватало?

– Это своего рода болезнь.

– Ага! Хворый! – Она помолчала, потом спросила: – Ну что будем делать?

– А я откуда знаю.

И вдруг призналась:

– А ведь слышала, как ты в лесу говорил со своим, видимо, таким же напарником…

И она пересказала все точь-в-точь, о чем уже успел подзабыть.

Это был смертный приговор, подписанный ею собственноручно.

– Я давно поняла, что ты ведешь двойную жизнь, – кипела Алевтина. – Но я не могла понять, где ты, в какой шайке-лейке. А теперь я все знаю. Нет, дорогой! Ты – не педераст. Ты бандит, который сумел прикинуться честным, даже униженным человеком. И деньги украли твои же дружки, чтобы потом ты их «нашел».