Игорь Кулькин - Капитан дальнего следования

Когда они вышли на террасу набережной, казалось, прояснился воздух и дышать стало легче. Здесь все было гораздо медленнее. Гуляли пары. Носились на роликах дети. На лавочках чинно сидели стильные люди с бутылками пива. Целые семейства, с маленькими детьми, пухлыми мамашами и пузатыми папами, бродили возле фонтана. Все приходило в норму, мир успокаивался. Павел предложил:

– Давай в «Фарфор»?

Юля засмеялась:

– О’кей. Только там мест не будет.

– Уверена? Тогда в «Коты и кошечки»?

– Да это же совсем столовка советская! Ты представляешь, я там однажды таракана видела!

– Ну а куда тогда?

Она как-то передернула плечами – опять показалось, что ей холодно, и Павел чуть не обнял ее, но удержался.

– Давай просто погуляем, – наконец сказала она.

И они пошли по темным извилистым аллейкам, полным лавочек, с редкими фонарями, которые светили так добродушно, словно стесняясь. Они попадались изредка, эти фонари, и только на главной аллее, а во всех ее ответвлениях, в переходах, в закутках царил сказочный полумрак. И там, в этих закутках, стояли волшебные уединенные лавочки. Но как много их ни было, все равно в эти теплые весенние вечера они были все заняты, и приходилось долго бродить, отыскивая свободную, и как радостно бывало, когда находили ее!

Вот и Павел с Юлей прошли по всей этой длинной, нескончаемой аллее, а свободных лавочек не было. Они свернули в боковую аллею, миновали ее и вышли к бетонному парапету, за которым начинался зеленый склон – и все ниже, ниже уходил он к речному вокзалу, который мерцал разноцветьем огней – переливаясь. Где-то далеко слева, почти не видный, шумел концерт, и музыка его сливалась в единый неумолчный гул с музыкой ночных клубов, которые тоже гремели – будто стремясь перекричать его. Но здесь, в полутьме, все это было так приглушенно, словно дальний пейзаж, второй план на картине художника – просто оформление, декорация, не более. Здесь было тихо и необычно. И, словно зазывая и маня, как мираж в пустыне, невероятные и долгожданные, стояли пустые лавочки.

Они присели на одну из них, крайнюю – за ней начиналась полоса дерна и скрипели старые ивы, за ней словно начиналась природа, и Юля выбрала именно ее – самую дальнюю. Полутьма была словно влажное, теплое полотенце. Из света были только отблески огней ночных клубов, и Юля сидела в этом мерцании, в этих пересветах – чарующая, загадочная женщина, и Павел чувствовал, что теряет способность и мыслить, и сопротивляться, и рассуждать. Казалось, он подчинился ей, и стоит ей сказать слово, приказать – и он ринется сразу, без раздумий. Но она молчала, и в этих сказочных отблесках молчание тоже играло красками – невообразимыми. Они встали с лавочки, когда белые облака, словно разорванная простыня, неслись от ветра над головой, и сумрачный мир на другой стороне стал медленно яснеть, у самого края, тихим розовым светом.

Павел ясно уловил этот холод одиночества, который продирал насквозь в те дни, когда Юля уезжала в командировку, а он бродил по городу, как по сумасшедшему дому, заглядывая в палаты, полные жизнерадостных безумцев, и они попадались ему везде – и в нарядных кафе, и в набитом до отказа троллейбусе, и в маетной суете магазинов. В эти серые дни, когда небо было, словно застывшая река, все белесо-сливочное, Павел снова шел на набережную. И там, в резких сумерках, находились какие-нибудь случайные детали, мимолетные видения – девочка, отбежавшая от коляски, в которой мама везла братишку, остановилась, заглянула в глаза и засунула палец в рот. Промелькнувшая седина пенсионера, торопившегося, сбивавшегося с шага. Полная женщина в синем пальто нехотя, досадуя на кого-то, бредет в кафе. Это были даже не встречи – обрывки взглядов, путаница слов. «Ой, фотография Дженифер Энистон на рекламе модельного агентства… Интересно, а они получили у нее авторские права?» – шутила девушка, разглядывая на столбе объявления. А когда Павел уже ушел с набережной, в центре города, возле моста, молодой мужик шел с дочкой в аптеку. Девчонка сидела у него на плечах и улыбалась, вцепившись пальцами в отцову куртку, а мужик говорил по сотовому телефону и аккуратно, с выучкой, с техникой, обходя лужи и урны, вел перед собою футбольный мяч.

Все было обыкновенно, и в вороватой тусклости подъездов дни проходили нерешенные, как уравнения, математически правильные и логичные. Работа – дом – работа. Каждый день по часам, по ритмам – в сутолоке троллейбусов, в перезвоне трамваев, в гладких гудках машин. Павел писал Юле СМС, а она отвечала ему: «Все нормально. Еще на один день ближе к тебе, любимый. Ненавижу разлуку! Еще только два дня прошло, а я уже вяну, исчезаю. Тяжко без тебя. Надо мной все утро прикалывались коллеги, а теперь второй час подряд угнетает тупизм нашего худрука! Как же она меня достает! Зато уикенд будет ничего, я же приеду домой! Может, в кино попытаемся сходить? Главное, чтобы ты был рядом. А то так стало тоскливо! А спать-то как хочется… Короче, одним словом – командировка… а ты как?»

И ночи стелились над городом, лунный свет точился на землю, как сквозь незакрытые ставни, зыбко пробегал ветер, осеняя прохладным духом шелестящей через дорогу лесопосадки. Павел сидел на балконе, закинув на парапет ноги, и чутко слышащая мгла мигала фонарями, а в самую полночь кто-то выбивал ковры, и звук стоял над балконами плотным облаком. Словно пыль заволокла воздух, и когда прекратили – неожиданная, осипшая тишина ночи, вязкая и влажная. И она поползла, словно черные щупальца, по квартирам, по балконам, путаясь в мокрой одежде, по подъездам с перебитыми лампочками, по залитому лунными лужами асфальту. И во всей этой теплой июньской ночи, когда парит от земли после дождя, чувствовалась – не угадывалась, а именно чувствовалась, совсем мимолетно – тайна, поэзия, грация совсем еще молодого лета, в котором хранились и прелесть, и аромат, и ясность минувшего мая – так в молодом человеке, уже совсем взрослом, нет-нет да и проглядывает подросток – едва уловимыми, летучими, живыми чертами. «Что такое работа? – думал Павел, – бренный способ поддерживать в человеке жизненные силы. Без нее иссохнет человек, кровь по венам бежать не будет. Деньги! Вот он, ключ». И возникали космические прожекты – вырвать премию на зубастом фестивале, на котором все трижды куплено, или уехать за границу в темень незнакомого языка, или уговориться на предвыборную работу – какие только нелепости ему не лезли в голову, пока он шагал по прокуренным тротуарам, где ступить было некуда от окурков. Повадился гулять по ночам, и однажды его остановил посередине проспекта молодой мужчина с разбитной, будто приклеенной улыбкой, показал липкое удостоверение, поинтересовался, чего это парень бродит середь ночи по пустынным проспектам – Павел скомканно объяснил, что вышел покурить…