Игорь Кулькин - Капитан дальнего следования

Павел чуть сбился.

– Я коньяк пил, – сказал он через паузу, – а вообще-то…

– Ну все ясно, – отвернулась к монитору Оксана.

– Чего тебе ясно-то?

– Да под пьяную голову любая подушка пригодится…

– Да ладно тебе. Нормально с ней пообщались. Она очень интеллектуальная.

Оксана засмеялась. Подняла подбородок, посмотрела через очки:

– Актриса интеллектуальная? Ты, Паша, стареешь.

Павел замолчал и присел на подоконник. То изнеженное, благостное чувство, в котором он только что не плавал целый день, рассосалось. Он раздражился немного и думал уже совсем по-другому.

«Как полезно с женщиной поговорить. И чего я размяк, правда? Она на меня глянула два раза, а я перед ней уже на блюдечке, в рот лень положить. Что она за диво такое? Я ли девчонок не видал? Может, и правда старею. Грелку надо купить, бальзамчик какой-нибудь…»

Бодрое настроение вернулось. Не спеша, почесывая подбородок, Павел оглядел комнату. Она была очень простая, обычная редакционная комнатка. В ней было всего два стула, словно гостей здесь никогда не ждали. На эту скудность инвентаря ни Оксана, ни Павел почему-то не обращали внимания. На окне, в солнечной глазури, цвели кактусы. Возле стен, вытянувшись, как призывники, стояли два шкафа, огромные, с хлипкими дверцами. В них хранились какие-то древние газеты, не вошедшие в основной архив. Павел от скуки пытался в нем покопаться, но не нашел ничего интересного. Оксана все порывалась выкинуть этот ненужный хлам, но главный редактор не разрешал.

Стол Оксаны стоял спиной к окну, и она всегда видела входившего, находилась к нему лицом. Это сильно помогало ей в работе – она была большая любительница Интернета и сидела в нем без особой необходимости часами. В рабочее время такие развлечения не поощрялись. Когда заходил главный редактор, Оксана всегда успевала свернуть интернетовское окно, и шеф заставал ее за вполне респектабельным и похвальным редактированием материала. Павел не любил Интернет, и его стол стоял возле входа, так что любой посетитель сразу видел все, что было на мониторе. Из-за этого его преследовала слава трудоголика – кто бы ни вошел, Павел всегда был в работе, и все новые и новые статьи мелькали на мониторе.

«Кстати, надо статью закончить», – подумал Павел. Ему вдруг стало лень все на свете. Он посмотрел вниз. Там копошились какие-то мальчишки, прямо на самом солнцепеке летавшие как угорелые.

– Чего ты там балдеешь? – Оксана заваривала чай, – тебе налить?

– Если не трудно, – пробормотал Павел и медленно сполз с подоконника.

Подошел к столу. На мониторе было уже четыре часа. Вечер был все ближе.

Вечер выдался пряный и ласковый. Тепло и душно было на улице. Центр города словно впитывал в себя прохладу, и дневной жар уходил. Площадь Павших Героев, на самой окраине которой, у цветастой тумбы с театральными объявлениями, стоял Павел, наполнялась народом, ярким, нарядным. И там и тут встречались пары и, обменявшись улыбками, шли вниз, на набережную. Кто-то стоял один и звонил по мобильному телефону с извечным вопросом к опаздывающим:

– Ты где?

Все вокруг дышало ранним летом, и ровный свет словно стелился над асфальтом. Тихие сумерки наступали. Вдали, у набережной, уже давно шла подготовка к концерту. Диджей разогревал публику: «Город! Поддержим! Громче!!!» На сцене, установленной у подножия огромной лестницы, ведущей на набережную, выступали местные коллективы и певцы. Народ медленно стекался вниз, вот прошел панк с подругой, у которой волосы были синего цвета и чуть отдавали белизной, как выпавший под утро снег. Словно на шарнирах, раскачиваясь походкой и быстро-быстро перебирая слова – так, что различить смысл в их речи было трудно, прошелестели мимо подростки.

Юля подошла незаметно. Только что Павел оборачивался в ту сторону – и никого не было, а сейчас – вот она, стоит, и глаза смеются.

– Привет, – сказал он.

– Здравствуй, – сказала она.

Она была в легком платье, в руке сумочка, в глазах – искорки. Веселые-веселые.

– Куда пойдем?

– Мы же на концерт собирались?

– А-а… Ну, пошли.

Взяла его под руку, и Павел почувствовал ее горячую ладонь у себя на локте. Они подходили к набережной, и плотный, сбитый звук из динамиков словно сокрушал ставший вдруг хрупким воздух, и он рушился, как разбитое зеркало. Народу было много, люди расползались по всем закоулкам огромной набережной – по лавочкам, зеленым склонам, по ступенькам. В серых футболках стояли милиционеры, и только они во всей этой толпе, только они были бледными – все остальное было в цвету. Яркие топики девушек, расписные рубашки парней, пиджаки, юбки, костюмы. Все цвета смешались, и вся эта энергичная масса стремилась вниз, к сцене, которая радугой легла у подножия. Кто-то уже сидел в кафе, которых было не счесть на подходе к набережной, компании сходились и снова растекались, и все двигались, двигались… Они вышли на верхнюю террасу набережной, а внизу звучала музыка, словно эхом шла она по толпе, и люди, уже слегка пьяные, кто от пива, а кто просто от летнего воздуха, подпевали. И атмосфера была как натянутая леска – вот-вот порвется. И музыка лилась. Все громче и громче. Ритм плюс ритм.

Внизу, у подножия лестницы, огромный, беснующийся океан голов. Возле самой сцены, огороженной зеленым металлическим забором, толпа была самая густая, люди стояли плотно и все время отплясывали, хотя танцевать в такой тесноте, казалось, было невозможно. То и дело взлетали вверх руки, хохотали девушки, толпа качалась, как пьяная, и это движение шло вверх – к тем, кто стоял на нижних ступеньках, но быстро затихало, не дойдя даже до второй площадки. Здесь уже не было такой кучной сбитости, как внизу, а еще выше, на третьей и четвертой площадке, было почти свободно, и можно было пройти, никого не зацепив и не толкнув. Павел взял Юлю за руку и медленно повел ее вниз, лавируя между островками веселья, в которых происходило одно и то же – пиво разливали в пластиковые стаканы, царил хохот и какая-то бесшабашность – все то ли прыгали, то ли танцевали, то ли целовались. Все смешалось. Перед глазами плыли улыбки, и так круг за кругом, ступенька за ступенькой. На третьей площадке идти стало труднее, народ уплотнялся, и приходилось протискиваться все ближе к сцене. На второй площадке они остановились. Внизу колыхалось сбитое, как студень, месиво из людей, и оттуда, из этой шевелящейся толпы, выныривали то девушка с зеленым кольцом в носу и витиеватой стрижкой, то бритый наголо парень в ширококостных черных очках, то облепленная веснушками девочка-подросток с бесшабашной пустотой в глазах и исчезали, чуть мелькнув перед глазами.

Рядом захохотали так, что казалось, рухнут фонари, стоящие на перилах лестницы. Павел обернулся – три парня, все одинаковые, стриженные под ноль, и две девушки, уже пьяные, которые держались за бутылки с пивом и за парней, и только поэтому, казалось, не падали. Рядом с ними целовалась пара, парень в очках, с коротким черным ежиком на голове и девушка-мулатка, чуть видная из-за его плеча. У нее большие черные глаза, и она смотрит удивленно, будто не понимая, ни где она, ни что с ней происходит… Но парень отник от нее – и она улыбнулась роскошной русской улыбкой. Как стихийное бедствие, лавиной скатилась вниз компания молодых девчонок. Одна из них пролетела прямо между Юлей и Павлом, толкнула их, извинилась второпях и рухнула вниз, в толпу. Еще несколько минут ее светлая макушка мелькала, пробираясь к сцене, а потом исчезла где-то возле ограждения – наверное, облокотилась на забор и кричит что есть силы что-нибудь ласкательно-доброе. Их толкнули еще раз – на этот раз парень, пять минут назад бежавший наверх с побелевшими от нетерпения зрачками, возвращался назад спокойный, вальяжный. Пивом он затарился так, что одна бутылка все норовила сорваться и бесследно исчезнуть в этой неразберихе, но парень держал крепко, и его компания уже ревела от радости, завидев его с таким драгоценным грузом.