Юрий Линник - С бала на корабль. Итакин дуб. Повести и рассказы

Остальные участники будущего действа не проявили никакого интереса к блестящему спичу минёра. Вишнёвый с любопытством пялился Юрке в лицо, как бы изучая его реакцию на услышанное. Моторист Пастика же, выступив в роли «наблюдателя за наблюдающим», напротив, почему-то любовался лицом боцманёнка с целью, видимо, набраться положительных эмоций от человека, который постоянно улыбается. Трюмный Галузов, примостившись в позе бедного родственника на пересечении стрингера со шпангоутом, присутствовал при сём телесно. Пребывала ли душа в теле, неизвестно, ибо глаза его были задёрнуты квёлыми синюшными веками, а цвет лица скорее говорил об обратном.

«Всё понятно, Садовский? Показываю, как это делается, – прервал теоретические изыски минёр и решительно направился к стальной фаланге глубинных бомб». За ним потянулся невозмутимый Вишнёвый. Они быстро отвинтили верхний упор, извлекли бомбу из палубного гнезда. Затем, обхватив с двух сторон, поднесли её к подъёмнику и единым махом вогнали внутрь.

«Лихо, – подумал Юрка, – но зачем тогда здесь таль на монорельсе?»

Умудрённый минёр, словно прочитав немой вопрос Садовского, парировал незамедлительно:

«С талью бильше намаешься и не сробышь норматив, пробовали скильки раз».

Старший матрос Пастика, пристроившись теперь за трапом, подальше от бомбы в подъёмнике, в подтверждение слов минёра утвердительно покачал головой. Честно сказать, он и сам побаивался этих, не внушающих доверия, «изделий» и, будучи по-крестьянски практичным, считал, что когда речь идёт о жизни, технике доверять нельзя – «Чем только бес не шутит, пока…?»

11

Итак, их пятеро в бомбовом погребе противолодочного корабля, идущего на полном ходу в открытом море. Волна разгулялась до пятибалльной силы. Гул ходовых двигателей почти не слышен, зато борта корабля гремят, как турецкий барабан, испытывая на себе глухие удары балтийской волны. Громовое барабанное соло сопровождается хаотичным змеиным шипением волны, рассекаемой острым форштевнем корабля. Их то опускает вниз, то поднимает вверх, бортовая качка добавляет к тому ещё добрую порцию «морской романтики». А по соседству, с той же хаотичной траекторией мечется уйма металла, начинённого взрывчаткой. И как бы ни было это соседство невыносимым, деться от него некуда. Это, как тебя закрыли в клетке со спящим тигром и говорят, мол, не дрейфь, он не проснётся, ему снотворного тройную дозу всадили, можешь его даже за усы подёргать. А у тебя в голове пульсирует: «А вдруг!..»

Юрка завороженно взирает на эти металлические тушки. Они, как оловянные солдаты, несмотря на качку и удары о борт многотонных водяных валов, безмятежно и стойко соблюдают боевой порядок в ожидании приказа некоего оловянного генерала. Много-много лет спустя, когда Садовскому попадутся снимки раскопок удивительной терракотовой армии китайского императора Цинь Шихуанди, безмолвные глиняные рыцари, не утратившие за тысячи лет боевой порядок, воскресят в памяти строй глубинных бомб в трюме его корабля.

Напарником по загрузке бомб в элеватор у Юрки будет молдаванин Пастика. Как и подобает матросу второго года службы, Пастика не упускает любого удобного момента в нескончаемой череде матросских хлопот впасть в сладкую дрёму. Вот и сейчас, примостившись за трапом, спиной упёршись в переборку, ногами – в нижнюю ступеньку трапа, он мастерски зафиксировал паузу и смежил веки. Пребывает, быть может, сию минуту под безоблачным молдавским небом и наслаждается милой его сердцу картиной сбора винограда пышногрудыми молдаванками, по которым он ох как истосковался на холодной, сырой Балтике. Только мгновение, в котором ты живёшь, принадлежит тебе.

Другой тандем, само собой, составляют Вишнёвый и трюмный машинист Галузов. Приветливая улыбка, не сходящая с лица Вишнёвого, приводит к мысли, что ему доставляет большое удовольствие пребывать в бомбовом погребе в ожидании, казалось бы, чего-то очень приятного. Трюмный же Галузов, с восковой маской на лице и чёрными тенями глазниц в тусклой подсветке светильников, полный антипод Вишнёвого, более соответствует своим видом потусторонней обстановке погреба. Ни дать ни взять, грешник в ожидании суда господня.

Что до минёра Яцева, то он здесь хозяин и командир, а посему ему управлять подъёмником и поддерживать связь с ГКП.

Садовский в ожидании начала шоу силачей, в котором ему уготовано стать действующим лицом, пристроился рядом с трюмным на стрингере. Галузов, видимо, почувствовав возле себя что-то живёхонькое, как гоголевский Вий, приоткрыл веки и, с ненавистью глядя на минёра, вдруг спросил у Юрки:

– Ты знаешь что такое братоубийство?

«Уж не рехнулся ли головой трюмный на почве „морской болезни“ и от беспросветности жизни, – подумал Юрка, опешив от таких слов, и даже инстинктивно чуть-чуть отодвинулся от Галузова. – Кто не знает, что такое братоубийство, но при чём тут это и сейчас?»

– Не знаешь? Галузов хищно осклабился подобием улыбки и, заговорщически кивнув в сторону Яцева, язвительно выдал:

– Это когда минёр режет барана на плов!

Его раздражала тараканья бодрость минёра.

Включился «Каштан», система корабельной громкоговорящей связи. Минёр поспешно схватил микрофон, связанный с пультом свёрнутым в пружину проводом, и щёлкнул тумблером. Командир корабля Ильясов включил связь на бомбовый погреб, но, видимо, обстановка на мостике отвлекла его. «Каштан» донёс в бомбовый погреб звуки с ходового мостика. Среди шума ветра, волн едва различался монотонный гул ходовых двигателей. Штурман лейтенант Леднёв что-то докладывал командиру. Выслушав штурмана, Ильясов скомандовал рулевому корректировку курса. Доносились звуки ещё каких-то команд и рапортов.

Юрка жадно вслушивался в волшебные звуки с корабельного Олимпа. И на него нахлынула тихая светлая зависть к тем, кто сейчас на мостике задыхается от напоённого морской влагой ветра, чувствует на лице брызги солоноватой морской воды, летящие отовсюду, любуется штормящим морем, осязает под собой надёжную твердь сильного корабля, не уступающего козням и проказам разыгравшегося моря. Вот она где, настоящая морская романтика!

«Всё-таки несправедливая штука эта жизнь… Там, на мостике, матросы – рулевые, сигнальщики рядом с командиром и офицерами ведут корабль, – с грустью подумал он. – А мы в трюме, на самом дне корабля, в жутком – сыром, холодном и низком – помещении, напичканном смертоносным грузом»

Все, прислушиваясь к звукам из другого мира, так непохожего на эту преисподнюю, уставились на минёра, который сам, словно позабыв обо всём, впился взглядом в горящий сигнальный глазок на пульте «Каштана». Под глазком на шильдике ясно различались буквы «ГКП» – главный командный пост. Казалось бы, они забыли о сотне безмолвных железных истуканов, которые, лоснясь пушечной смазкой, следуют за ними неотступно. Душою они наверху, на мостике, летят навстречу кипящей балтийской волне. Но нет, ощущение этой железной крутой сотни ни на секунду не покидает их, она рядом, и все сто болванов тупо, а может быть, с железным ехидством прикидывают возможности своих партнёров.