Денис Рамзаев - Первый полет в одиночестве

Можете не верить, но однажды я нашел в сквере (под скамейкой) дневник с синей обложкой. Он был почти пуст. Запись аккуратным почерком заняла всего три страницы, и я немедленно принялся за чтение. Повествование тронуло: переживания автора были мне близки и понятны.

Привожу эту запись с сокращениями.

«Смешно, но она проклинала день, когда я взял в руки эту книгу. И все повторяла, что та приносит несчастья. Хотя несчастна была только она сама. Я же танцевал.

Помню, в моей сумке лежал только паспорт и томик Харуки Мураками – на случай, если очередь в коридоре военкомата покажется неприлично долгой. Роман назывался «Охота на овец». Кажется, я купил книгу из-за необычного названия, еще не подозревая, что сам превратился в овцу.

Врач начал охоту издалека, постепенно подводя к сути: молодец, что вел историю болезни с восьми лет, но диагноз старый, и его надо подтвердить. Вариант здесь только один – лечь на обследование в психиатрическую больницу. Ребята в неврологическом отделении хорошие, только своеобразные.

Шок».

(Запись прерывается)

«Ночью раздавались жуткие крики. Они просто не могли уснуть. Их не брали лекарства. Один невротик ходил по палате как лунатик, второй раскачивался на кровати, скрипя зубами и смеясь. А третий, самый спокойный, подсел на краешек моей кровати и стал выпытывать, в чем секрет успешной личной жизни. И зачем я проболтался, что у меня есть девушка…

Такая обстановка давит. Нас кормят какими-то помоями, я заедаю бесцветную жижу огромным куском безвкусного хлеба, а выходить за периметр все еще нельзя. Я стараюсь писать рассказы и иногда пишу смс. Да, девушке. Она иногда приезжает. В ярком желтом плаще. Разговор почему-то раз за разом не клеится. Зато к ее пальцам словно приклеены сигареты. Она курит их одну за одной и плачет. Говорит, что мне уже не дадут автомобильные права. Что будет трудно устроиться на хорошую работу и выехать за границу. И что я зря согласился на обследование. Лучше бы пошел служить.

Я расстраиваюсь, пытаюсь до нее достучаться, задействую аргументы, но потом сдаюсь и ухожу к себе. Уснуть не могу. Все кричат и просят советов».

(Запись снова прерывается)

«В книге действует человек-овца. Он все время подключает какие-то провода, связывает людей между собой и уходит. Кажется, нас он разъединил. На желтый цвет у меня появилась стойкая аллергия. Не люблю, когда в меня не верят. А еще – в будущее со мной».

(Часть текста пропущена)

«Человек-овца советовал танцевать в любой ситуации. Это лучше, чем бездействовать и падать духом. Я так и сказал – можно больше не приезжать. Тем более в таком ярком плаще. Здесь все серо и уныло, а меня скоро выпустят. И я пойду танцевать. В клуб, бар, на стадион – все равно. Она плакала и курила. Курила и плакала. А потом вдруг закричала, что виновата книга, внушившая мне какие-то сектантские мысли. Она развернулась и быстрыми шагами двинулась в сторону цивилизации. А я смотрел вслед и огорчался. Не тому, что она уходит.

Тому, что она ничего не поняла».

(Еще часть пропущена)

«Прошло время. Я много путешествую, работаю в приличной компании и даже получил права категории B. Но Мураками я с тех пор не читаю. Боюсь, что все сразу пойдет не так. Начнется война, и мной вновь заинтересуются в вооруженных силах.

Пожалуй, выкину-ка я и этот дневник. А тому, кто найдет, дам только один бесплатный совет. Не встречайтесь с девушками в желтых плащах».

Отношения с живописью у меня складывались тяжело. Работы художников до сознательного возраста я видел только в журналах «Мурзилка» и иногда – в передачах «Что? Где? Когда?». Сам рисовал скверно и без души. За меня пятерки по ИЗО собирали все остальные члены семьи.

В средних классах произошла замена: вместо рисования на образовательном поле появилось черчение. Недостаток пространственного мышления сказался немедленно. Я не мог чертить ровные линии в принципе: руки дрожали, а вместе с ними и линейка. Самооценка стремительно летела вниз, а глаза учительницы по черчению – в разные стороны. Косоглазие заставляло думать, что она всегда смотрит на меня. От этого сильно потела спина.

Уже работая журналистом, я брал интервью у одной художницы. Она рисовала грудью и остро реагировала на информационную повестку. Благодаря необычной технике на свет появился портрет Ди Каприо, впервые получившего «Оскар», и Нурмагомедова, ставшего чемпионом по смешанным единоборствам.

А я Чарли, смешной чудак.

Эти слова когда-то подобрала подруга. Она нарисовала меня в котелке, с тростью, забившимся в угол. Первая увидела меня настоящим. Как Чаплин, только с другими ужимками.

Рисунок простым черным карандашом. Самый дорогой портрет, что мне когда-то дарили.

Сначала я отрицал нарисованное. Разгневался на автора. Торговался сам с собой, что я лучше Чарли. Огорчился, что не лучше. Принял это.

А потом аккуратно выглянул из раковины. И оказалось, что снаружи тоже неплохо. Я стал больше доверять людям и меньше бояться трудных ситуаций.

Этот рисунок я храню до сих пор. Он переехал из Волгограда в Петербург и не оказался в рамке только потому, что Чарли с портрета не может встать без чужой помощи.

В реальности у Чарли все хорошо.

Школьные учителя, вы были правы. Рисование в жизни мне все-таки пригодилось.

Дед был человеком, чьи взгляды на жизнь максимально отличались от моих. Даже странно, что нас разделяли не столетия, континенты и цивилизации, а мама и шахматная доска. Дед играл хорошо и периодически ставил мне мат. Поддаваться ребенку было не в его правилах. В 14 лет из уважения к деду я купил несколько книг для новичков, изучил все основные дебюты и занял второе место на школьном турнире. На этом моей шахматной карьере пришел конец.

Труд был смыслом его жизни. Папка с профессиональными грамотами деда выглядела пухлее, чем туловище синего кита. Руки знали плотницкое и столярное дело, но в сарае рядом с домом я так и не встретил ни одного Буратино. Жаль, что умения деда не передались по наследству. В подростковом возрасте я часто вспоминал песню группы «Пикник» и переживал, что не могу выстрогать подругу из коры.

Дед производил впечатление крепкого хозяйственника. Его боялись собаки и кошки – первые сидели на цепи и охраняли дом, а вторым позволялось заходить внутрь только во время холодов. В случае нарушения границы в хвостатых мигрантов немедленно летел тяжелый тапок. Защитить права животных не могла даже бабушка.

История их знакомства легко украсила бы сюжет современного сериала. Бабушка Нина проводила своего Петра на службу в другой город, и тот вернулся через пару лет. Но с прекрасной молодой женой Машей. Страдать и заламывать руки было не в характере Нины – она выросла в детском доме. Но заботу ценила, и младший брат Пети показался ей нужной кандидатурой. Молчаливый Коля мучился от обгоревшей на воинской службе спины. «Выхожу его сейчас – всю жизнь любить будет», – решила бабушка.