Денис Рамзаев - Первый полет в одиночестве

Просчиталась. Все годы брака дед Коля держал ее в ежовых рукавицах. Он никогда не дарил Нине цветов – все равно завтра завянут. На снимках того времени он выглядит суровее бородатого Льва Толстого.

Дед во многих вещах не видел смысла. Он смеялся, когда я придумывал футбольные турниры и двигал по полу вкладыши от жевательных резинок, представляя на их месте реальных спортсменов. Он крутил у виска, видя, что я вырезаю из газет анекдоты и пытаюсь запомнить фамилии актеров из программы передач. Он растопил печь коллекцией моих спортивных газет за несколько лет, приняв ее за простую макулатуру. Репортажные фотографии с черно-белых полос, которые уже не потрогать руками, снятся мне до сих пор.

В последние годы он стал плохо слышать. Но это неважно: мы не слышали друг друга всю жизнь и мало понимали. Недавно я заметил, что невольно перенял его вздох усталости, и с горечью подумал, что хорошо бы услышать игру деда на баяне или разгадать с ним пару кроссвордов. На худой конец, устроить партию в лото или карты, ради которых раньше в дом приходили еще молодые и живые родственники.

Наверно, в другой раз.

Я часто ради забавы представлял, что вернулся домой пьяным и был застукан женой уже в прихожей.

– Посмотри на себя. Фу. На кого ты похож! – укоризненно бомбила та чувством вины.

– На маму, – стыдливо улыбался я.

Случай блеснуть остроумием в этом направлении так и не представился, но с мамой мы и правда похожи. Даже не столько внешне, сколько взглядами на жизнь. Оба «воздушные», верим в любовь. Немного смеемся над чудачествами людей.

Мама знала ко мне подход с раннего детства. Например, когда перед походом к врачу я начинал капризничать и упрямиться, она приводила аргумент, против которого не было защиты: «По пути мы обязательно спустимся в подземный переход».

Подземные переходы я любил чуть меньше футбола и точно больше школы. И вместе с тем тяжело переживал чрезмерную опеку. Мама запретила бегать на улице, пока не сделаны уроки, и наложила вето на просмотр «Терминатора», «Чужого» и даже «Охотников за привидениями». Считалось, что все эти «страшилки» могут расшатать мою нервную систему.

В результате я вырос нервным и замкнутым – потому что не мог поддержать большинство разговоров сверстников.

Пару раз по причине подросткового раздражения меня даже возили к чародею. Я закрывал глаза и дышал как насос при накачке велосипеда, а он тряс руками перед лицом и что-то бормотал. От испуга мне начинало казаться, что миром правит любовь. Чувство нездорового оптимизма быстро проходило на первом же уроке алгебры.

Мама была проницательна и всегда замечала следы присутствия девушек, тайно приводимых домой. Однажды я и вовсе забыл вытащить фотографию однокурсницы из альбома. Незнакомка сидела на диване в моей комнате, обнимала плюшевого медведя и улыбалась.

А мама смотрела на снимок и хмурилась. И потом сказала:

«Не води больше никого в квартиру без спроса. Ты же журналист».

Моей будущей профессией объяснялось большинство моральных доблестей и домашних обязанностей. Впоследствии эти слова пригодились, когда я решил переехать в Петербург. Родители отпустили меня без скандалов и уговоров остаться. Папа пожал руку и поцеловал в щеку. А мама разрешила посмотреть все части «Терминатора» – на всякий случай.

Сейчас мы живем в разных городах. Но я часто летаю в отчий дом и знаю, что там целы практически все мои детские вещи, уцелели книги и комиксы. Мы, как и раньше, садимся и разговариваем. Мама, молодая и красивая женщина, берет меня за руку и, слегка задумавшись, говорит: «Давай присядем на минуточку».

Вот поэтому я твердо знаю: если между людьми есть проблема, всегда нужно сесть и обсудить ее.

Спасибо, мама.

Филологическое образование, годы общения с разными людьми и часы за чтением книг по психологии не пригодились. Я сгорбился на старом диване и не знал, что сказать на прощание. Рядом лежал отец. Он как раз все понимал, но уже не мог говорить.

Иногда сюжетные повороты жизни кажутся издевкой. Почти тридцать лет отец курил у подъезда, стоя в шлепках на босу ногу даже зимой. Сесть было некуда. В последние недели его жизни под окнами поставили скамейку. Ее сразу заняли лица сомнительной наружности. Одного из них папа в шутку окрестил моим другом. Тот активно прикладывался к бутылке, потерял ногу и ясное сознание, но жил дальше. Зачем? Этого он не знал. Почему, друг, тебе отмерено так много? А кому-то незамедлительно выдают членский билет в клуб «60+»?

Я мало знал отца – косвенно каждый год это подтверждалось сложностью выбора подарка на праздники. Элитный алкоголь, набор для рыбной ловли, нарисованный портрет – догадки пробивались на свет труднее, чем цветок сквозь толщу асфальта. У мамы на мои вопросы всегда был один ответ:

– Да подари ты ему носки и не мучайся!

Даже как-то неловко, что я действительно привез ему носки – с эмблемой хоккейного клуба СКА. И папа носил. Он почему-то полюбил армейцев и болел за них во всех матчах, часто сообщая мне результаты:

– Видел вчера, как ваши победили?

Папа прожил обычную жизнь и мало напоминал героя, но был очень отзывчив и добр к другим, помогал в любых ситуациях. Это качество, как известно, люди ценят куда больше геройства. Я прощал ему ссоры с мамой и лишний стаканчик с друзьями за спортивные газеты, которые он покупал по пути с работы. Тогда мне открылся чудесный мир футбола, в котором я нахожусь до сих пор.

Уже нет отца, как нет и дивана. Но все еще остались сигареты, не разгаданные до конца сканворды, лист бумаги, на котором медленно забывались буквы. И разрядившийся телефон, надолго оставшийся без практики. Еще недавно он храбрился и утверждал, что все хорошо. Что СКА обязательно выиграет. А я божился, что летом мы сходим на рыбалку. Не беда, что из меня рыбак чуть лучше, чем из водки – напиток, утоляющий жажду.

Папа ушел в день Черноморского флота, хотя служил в Северном: в Мурманске и Северодвинске. Нигде он не был так красив, как на фотографиях того времени. Усатый, поджарый, улыбчивый. Неудивительно, что понравился маме. Странно, что первые усы (но вместе с бородой) появились у меня только в 24 года.

Я не знал, что сказать тебе лично, папа, но на бумаге получилось вот так. Жму руку. И помню.

Первые двадцать минут ты едешь в машине со стойким ощущением, что тебя похитили. В горле пересыхает, пульс учащается, голова кружится. Дорога от аэропорта не подает признаков жизни и тянется так лениво, словно в прошлой жизни она была пандой, которую отвлекли от зимней спячки. И велели заняться сексом.