Дамир Шапсугов - Проблема свободного мышления в юридической науке

Аристотель не обладал такой искренностью. Принимая учение Платона, он изменил способ его изложения и за верное и правильное выдавал то, что, вероятнее всего, сам никогда не считал таковым» 74 74 Лейбниц Г. Новый опыт о человеческом разумении. Собр. соч. в 4-х т. Т. 2. М., 1972. С. 4. .

Лейбниц возвращается к платоновскому способу изложения – диалогу, считая, что у него есть большие преимущества живого диалога, дающие возможность читателю определять чёткость формулируемых вопросов, содержательность ответов, исключающие возможность искажения взглядов участников диалога.

Сначала он даёт перечень основных вопросов, по которым Д. Локк и Г. Лейбниц придерживались разных точек зрения. Это прежде всего вопрос об уже рассмотренных врожденных идеях, по которому Д. Локк и Г. Лейбниц придерживались совершенно противоположных взглядов. Каждый из них выстраивает собственную концепцию познания, содержащую свою технологию отчуждения от живой мысли. При этом, как нам представляется, общим, исходным пунктом для них остается понятие идеи, в которую каждый из них вкладывает особое содержание.

В самом начале труда «Монадология» Г. Лейбниц четко формулирует понятие монады – базовой категории, выступающей как основание и доказательство достоверности самого учения. Монада, по его мнению, «есть не что иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных», поясняя, что «простая, значит, не имеющая частей», «суть истинные атомы природы, одним словом, элементы вещей». 75 75 Лейбниц Г. Монадология. Собрание сочинений в 4-х т. Т. 1. М., 1982. С. 419. Термин «атомы» здесь употребляется не в старом его значении, как только неделимая дальше частица бытия, а в ранге субстанции, выступающей как часть сложной вещи, но в отличие от нее (сложной вещи), которая начинается и заканчивается по частям, монады могут произойти и погибнуть сразу.

Простота монады как простой идеи-субстанции означает отсутствие в ней какой-либо структуры, она не способна претерпеть изменения, внутреннего движения, «не имеет окон» всего того, что существует в сложных субстанциях, образуется естественным путем сложения простых субстанций, получающих начало путем творения и погибающих через уничтожение тех, кто их сотворил. Простые монады отличаются друг от друга, что является условием их взаимодействия в сложных субстанциях, ибо все, что заключается в сложном, может исходить из простых составных частей.

Это предположение, хотя никак не доказываемое, или доказываемое актом творения Богом, позволило ему соединить логически «мысль и слово», поместив их в истину. Таким образом, их единство он заменял тождеством, с опорой на «припоминание» Платона и на «врожденные идеи».

Истина становилась возможной, поскольку монада имеет одну и ту же структуру в «материи и в духе».

Понятие монады как простой субстанции, не имеющей частей, и не повторяющейся, а существующей в многообразных формах материи и сознания, духе, фиксирующей их единство, как основы материи и духа, а также закон непрерывности и понятие предустановленной гармонии Лейбница представляют собой, хотя и в известной мере, гипотетические, преимущественно, логические, но и не отрицаемые опытом и ощущением, важнейшие положения его концепции. Как минимум, правдоподобное предположение, способное объяснить возможность гармонии души и тела, их взаимодействие с опорой на многообразие простых субстанций, являющихся элементами и материи и духа, символизирующими процессы материализации духа и одухотворения материи, как перехода друг в друга, становящихся возможными в силу однопорядковости простых «субстанций», способных быть элементами универсальных образований, называемых сложными субстанциями, к которым относимы материя и дух.

В этой концепции мы, по меньшей мере, получаем объяснение бесконечности материи, состоящей из простых субстанций как своих составных частей, и конечности их (материи и духа) в их исходных состояниях, составляющих их историю.

К сожалению, эта фундаментальная идея, хотя и опиравшаяся на теологические основания, насколько нам известно, не получила должной разработки, так как в дальнейшем, преимущественно, занимались разграничением или даже установлением противоположности материи и сознания, поиском их обособленных сущностей и возможностью их взаимосвязи, четко реализованной в постановке основного вопроса философии – что первично: материя или сознание.

С этой точки зрения идея о простых и сложных субстанциях и являющийся необходимым логическим продолжением её закон непрерывности представляет собой огромный научный интерес, лишь отчасти реализованный в последующих научных исследованиях.

Необходимые истины, по Лейбницу, должны покоиться на внутренних, врожденных принципах, доказательство которых не зависит от примеров (против Ф. Бэкона) и от свидетельств чувств (против Д. Локка), хотя, не будь чувств, отмечает Г. Лейбниц, нам никогда не пришло бы в голову задуматься над ними.

Таким образом, врожденные принципы, примеры и свидетельства чувств «следует тщательно отличать друг от друга». «Эвклид отлично понял это, доказывая с помощью разума то, что достаточно ясно на основании опыта и чувственных образов». Также логика вместе с метафизикой дает естественное богословие, а логика с моралью дает начало естественно науке о праве. В обоих случаях получаются истины, доказательство которых можно получить с помощью внутренних принципов. Называемых врожденными. Эти истины вечные законы разума, нельзя прочесть прямо, подобно тому, как читается эдикт претора на его таблице, но открыть их можно, направив внимание на это (подчеркнуто нами. Д. Ш. ), повод чему доставляют чувства, а успех опыта служит подтверждением разума примерно так же, как в арифметике пользуются проверкой, чтобы выявить ошибки 76 76 Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разумении. … С. 4. .

Следовательно, следует принять за доказательство полной истины не только то, что является результатом опыта и чувственных ощущений, не только доказательства от чистого разума, чистой математики, получаемые лишь с помощью «внутренних принципов, называемых врожденными», но то, что доказательством истины является только то, что, «достаточно ясное на основании опыта и чувственных ощущений», доказывается с помощью разума, а не формулируются отдельные выводы, основанные только на опыте и чувственных ощущениях, или только разуме.

В этом заключена формула познания и мышления, которая будет разработана в будущем И. Кантом и Г. Гегелем. Величие этой мысли заключалось в том, что «содержание природы», которое недостаточно достоверно познавалось на основе опыта и из чувственных ощущений, не могла познать чистая математика, а, следовательно, и чистый разум, получив возможность проникнуть в разум уже в «снятом» виде, как «материальное содержание» разума. Тем самым, были созданы предпосылки для преодоления ограниченного понимания разума, когда он понимается чисто рационалистически, что позволило говорить о разумной социальной действительности, сделать познание о природе и мышлении в широком смысле слова, включающем и социальную природу человека, разумным, не относя разум к материальной природе, как совокупности тел, взаимодействие которых составляет её содержание.