Сергей Бибиков - Рукопись Арно Казьяна

Хотелось ответить жене резко, но он уже знал по опыту, что ничего доброго из этого не получится: за два года совместной жизни он столько оскорблений понаслушался от «любящей» супруги, сколько нормальные люди и за полсотню лет не наговорят друг другу. И, главное, усвоил бесполезность словопрений с нею.

Кроме того, жена умела убедить его в том, во что так хотелось верить! Слушая ее «искреннее» возмущение по поводу нелепых подозрений и в который раз начиная заново верить тому, во что уже не верилось, Камиль ощущал нечто похожее наложению на рану целебного бальзама, который успокаивал, пусть ненадолго, и снимал боль с хронической язвы уверенности в обратном. И тогда вновь появлялись розовые очки.

Именно в таком состоянии находился Камиль, когда приехала на гастроли труппа борцов.

Даже не сразу сообразил, о чем идет речь, когда один из приятелей артистов шепнул ему, что жена успела побывать на сеновале с одним из приехавших борцов – бывшей ее пассией.

И вдруг увидел травинки сена в ее волосах и почувствовал, как кровь бросилась в голову, как бешено заколотилось сердце.

– Ты была на сеновале?!.

Она впилась глазами в его лицо – знает? Нет, подозревает – должно быть, плохо очистила волосы от сена. Так и есть. Она прошлась пальцами по густым светлым волосам и вытащила травинку, которую просмотрел на сеновале любовник.

– Ах, ты вот о чем! Голова разболелась от шума, полежала минутку на сене, там тихо – успокоилась.

– Одна?

– Одна.

До чего же Камилю хотелось верить жене! Верить в то, что она вдалбливала ему при всяком удобном и неудобном случае: она, обманутая негодяем, женщина, любит только его и что терпит его «оскорбительную» ревность единственно из любви к нему. Так хотелось, что между приступами ревности клял ее, растреклятую ревность за то, что она «оскорбляла» ни в чем не повинную женщину, брошенную «негодяем», одинокую и беспомощную, просил у жены прощения и верил.

Он верил, несмотря на то, что знал – его добрый приятель, сообщивший ему о похождениях его жены на сеновале, врать не станет. Но ведь приятель мог и ошибиться: борец мог оказаться на сеновале в одно время с его женой по чистой случайности…

Несчастье началось уже тогда, когда объявили номер Камиля, и он в костюме ковбоя выбегал на арену цирка. Если бы он не оглянулся, то не увидел бы то, что увидеть так жаждал и так боялся! Если бы не оглянулся…

Но Камиль оглянулся и увидел, как двое прошли на сеновал: мужчина и женщина. В мужчине он узнал борца, о котором говорил ему приятель, а женщину не разглядел, потому что из-за могучего торса великана ее почти не было видно…

Первой мыслью было: послать к чертям выступление и пройти на конюшню, чтобы убедиться в ошибке приятеля. Он даже сделал шаг по направлению к ней. Но по времени циркач знал, что его напарник по аттракциону уже под куполом цирка…

Камиль был настоящим артистом, и работа для него – превыше всего. «Она или нет?» – бился в мозгу и не находил выхода жгучий вопрос, словно влетевший в помещение, бьющийся о стекло мотылек. Пока карабкался по веревочной лестнице и потом, во время работы, «мотылек» не давал ему покоя…

– Где тебя черти носили?! – прошипел, лучезарно улыбаясь напарник.

Камиль по себе знал, что торчать на площадке без дела и лучезарно улыбаться, не зная, когда придет этому конец, «удовольствие ниже среднего» (как любили говаривать тогдашние остряки).

– Будь другом, извини, Костя! – так же лучезарно улыбаясь, ответил Камиль.

Номер начинался с трапезы ковбоя за столиком, установленным на канате. «Официант» Костя устанавливает и сервирует столик: «Ковбой» Камиль, «развалившись» на стуле и разместив шест на бедрах, жонглирует пистолетами. Под дулами пистолетов «официант» то и дело подливает спиртное в бокал грозного клиента. Номер был уникальным и зрители следили за каждым движением артистов с замиранием сердца. Стояла мертвая тишина, если не считать нарушением ее негромко исполняемую оркестром заокеанскую мелодию.

Слышался тихий, но четкий аккомпанемент пианино. Значит, на сеновал с борцом пошла не она. На душе стало так легко, словно она приобрела крылышки и стала парить наподобие жаворонка.

Камиль обзывает себя кретином и продолжает парить вместе с душой высоко, под куполом цирка. Представление проходит без единой зазоринки. Трудно было верить, что оно происходит под куполом цирка, а не на арене его.

До чего же хороша музыка, и как замечательно играет жена! Камилю хорошо и покойно – номер идет успешно. Должно быть, жена сейчас смотрит на него, возможно, переживает. А что переживать, если все отработано от первого до последнего движения?

Камилю захотелось встретиться с женой взглядом, кивнуть ей успокоительно, как это, случалось, делал он и прежде, хотя уж кому-кому, а ему должно было быть известно, что во время работы на канате смотреть по сторонам не положено. Но как не посмотришь, если покаянная душа горит любовью?

Скосив глаза на рампу, он увидел за пианино сменщицу жены, которая должна была играть завтра. Понял – выручает закадычную подружку…

И вдруг всплыла в памяти деталь – туфли! Накануне он, по случаю, купил жене туфли из белой замши: у той, что была с борцом, были белые туфли! Если мощная фигура великана закрыла собой ее хрупкую фигурку, то между шагающими ногами его он успел заметить растреклятую «деталь»!

Не веря своим глазам, чтобы убедиться в том, что не ошибся, Камиль снова посмотрел на рампу. Сомнений не было – за пианино сидела сменщица жены. Выручает!..

И убедился на практике, почему канатоходцу противопоказано смотреть по сторонам во время представления: столик накренился и стал падать вниз. Пытаясь подхватить его, потерял равновесие «официант» Костя и под тысячеголосое «Ах!» свалился с троса. Он свалился на сетку и, как и положено на батуте, был подброшен вверх. Подкинув его, сетка слетела с крючка, и Костя под повторное «Ах!» упал на опилки манежа. Возможно, и ушибся, но он был артистом высокого класса и не имел права показывать это публике. Легко вскочив, поднял голову вверх и увидел падающего «ковбоя». Метнулся к опавшему краю сетки и, ухватившись за ее крючок, стал натягивать ее. К нему присоединился униформист, но не успел помочь. Камиль камнем упал на опилки. Сил Костиных было недостаточно, чтобы смягчить падение партнера и друга…

И третье «Ах!» сотрясло стены цирка. Но на этот раз не вскочил артист на ноги: он лежал в неестественной позе, словно сломанная кукла, недвижимо. Когда его стали укладывать на носилки, тело сократилось на целую тазовую кость, которая была не только сломана, но и раздроблена.

От профессиональной резвости у Кости не осталось и следа. Он сник и, размахнувшись, ударил себя наотмашь по лицу кулаком, после чего скрылся за кулисами.