Ксения Нихельман - Я буду помнить

Вот впереди калитка, на крыльце, как обычно, несет свою службу дед Алексей. Что-то ворчит при виде Милены, и она смеется в ответ, подразнивая его. Ох уж и смешной у нее дед! Все о какой-то войне толкует, которая тысячу лет назад закончилась, до сих пор сидит на крыльце в пиджаке с орденами и кого-то ждет! Из кухни она улавливает вкусные запахи обеда, вот и сама бабушка Зоя в нарядном платье. Особенное платье, специально сшитое «для портрета»: они втроем ходили фотографироваться на день рождения Милены в фотоателье, она сидела между ними и держала каждого за руку. Настоящая семейная фотография, какая должна быть в пыльном альбоме каждой семьи. Потом бабушка Зоя и дед Алексей фотографировались каждый по отдельности, с очень серьезным лицом, даже ни намека на улыбку. Дед Алексей очень тоскливый получился, а бабушка Зоя какая-то ненастоящая, холодная и далекая. А мне можно одной также сфотографироваться, спросила у них Милена. На что бабушка Зоя ответила, что ей слишком рано делать подобные фотографии, но затем уже дома несколько раз повторила, где будут храниться эти фотокарточки и чтобы Милена не забыла про них в случае чего. «В случае чего?» – переспросила она. «Будет еще случай!» – и бабушка Зоя закрыла разговор.

Они садятся за стол, дед Алексей шаркает ногами, добираясь до своего стула, и с тяжелым вздохом наконец усаживается. Бабушка Зоя подает и первое, и второе, и сладкие булочки с маком. Какой же сегодня удивительный день, поражается Милена. Она тянется за второй булочкой, и крупинки мака слетают с верхушки на столешницу. Снова и снова. Милена смеется, пока пальцем собирает мак и отправляет его в рот. Бабушка Зоя тоже смеется, и глаза ее горят каким-то чертовским огоньком. В них плещется что-то незнакомо-знакомое, что вызывает мелкую дрожь по хрупкой спине Милены, а в душе оставляет чувство необратимости. «Какой-то удивительный сегодня день! – еще раз думает про себя Милена. И следующая мысль: – Фальшивый!»

После обеда и даже ужина бабушка Зоя настаивает на том, чтобы Милена не помогала ей с грязной посудой. Вот дела! Пораженная она скачет к себе в комнату и делает домашние уроки под звуки брякающих тарелок и ворчание деда Алексея. Бабушка Зоя даже в этот вечер не сердится на нее, что она до сих пор еще не в постели, а рисует в стареньком бумажном альбоме разноцветными карандашами и из бумаги вырезает человечков – худеньких дамочек в пышных юбочках.

Уже почти полночь, и во всем доме она одна-единственная не спит. На столе тускнеет одинокий ночник, слабо освещая небольшую комнатку с узенькой кроватью и шкафчиком для одежды. Перед сном бабушка Зоя заглянула к ней и ласково так пропела, не собирается ли она спать? Нет, ответила она нерешительно. Кто знает, что за этим последует? Однако бабушка Зоя только улыбнулась ей и доброй ночи пожелала, да про деда, говорит, не забудь – ему пожелай. Милена кивнула и, встав из-за стола, направилась в сторону дедушкиной комнаты. Дед Алексей и бабушка Зоя спали в разных комнатах; дед обитал в той, что поменьше и ближе к печке, чтобы теплее ему было. «Доброй ночи!» – кричит она, а он, по самую макушку накрытый одеялом, ворчит: «Доброй, доброй…» У кровати на стуле пиджак расправленный висит, ни одной складки, и ордена на нем тоже «отдыхают». Она возвращается к себе в комнату и все никак не может отделаться от странного чувства фальшивости. Тут явно что-то нечисто! Когда ей бабушка Зоя такие праздники устраивала? Обычно вон как: обед не доела – подзатыльник, за уроками ворон считаешь – подзатыльник, посуду плохо помыла – два подзатыльника, чтобы на будущее знала, что посуда должна всегда чистой быть, с улицы не вовремя домой вернулась или по первому зову не явилась – бабушка Зоя и метелку в руки могла взять, не постеснялась бы! А тут – спи не хочу!

Залезая в кровать, Милена вдруг вспомнила, что кое-что не сделала. На цыпочках пробирается в коридор, а оттуда в комнату бабушки Зои, осторожно так крадется, почти не дышит. Ей нужно это «кое-что» проделать тайно, иначе заругают! Где хранится старый фотоальбом, она на ощупь и с закрытыми глазами обнаружит. Бесшумно отворяет створки бабушкиного комода (бабушка Зоя теперь его здесь прячет, подальше от глаз Милены) и на одном дыхании, когда пальцы касаются бархатистой корки, вынимает альбом. Прижимая свое сокровище крепче к груди, она крадется вон из комнаты. И только проходя мимо высокого шкафа с одеждой, улавливает едва ощутимый запах. Милена принюхивается. Господи, не может быть! Незваное чувство тревоги подталкивает ее к шкафу, заставляет вскрыть его и раздвинуть тяжелую верхнюю одежду в стороны. Запах сильнее, насыщеннее, кисло-сладкий, чуть пьянящий. Милена уже прекрасно знает – так пахнет беда.

Бабушка Зоя переворачивается с бока одного на бок другой, постанывает во сне. Последнее время она отяжелела по-старчески. Милена слушает, как скрипит под ней кровать, а на глаза наворачиваются непрошенные слезы.

На следующий день в школе на перемене она всем показывает две фотографии. Мамы и папы. На девчачьих лицах застывают истинный восторг и удивление. Однако Милена понимает, что показывая эти фотографии, в сущности, поступает очень непозволительно и непростительно по отношению к бабушке Зое. Деду Алексею уже все равно, а вот она… Глубже втягивая воздух, Милена разрешает окружающим зевакам рассмотреть фотографии чуть ближе. Она нарочно выбрала самую красивую фотокарточку – ту, где Женька на Брижит Бардо похожа, очень загадочная фотография вышла. А взрослый Ванечка был запечатлен только на одной-единственной фотографии – где он у речки, но взгляд у него пристальный и пронизывающий насквозь.

Неделю назад учительница рассказывала всему классу одну историю. Вернее, сюжет одного очень старого фильма. Милена любила слушать такие истории, бабушка Зоя не слишком-то умела увлечь рассказами – по обыкновению она говорила просто правдиво, так, как есть на самом деле. И от большинства ее рассказов у Милены оставался горький осадок на душе и желание расплакаться. А вот учительница, Анна Ильинична, говорила сердечно, переливисто, изображая разным голосом всех персонажей. Право слово, будто спектакль настоящий! Она вышла на середину школьного кабинета и от лица мужчины негромким голосом рассказывала о войне, о том, как однажды один человек потерял семью, и жену, и сына, как он страдал, и ему больше не хотелось жить. Не хотелось жить до тех пор, пока в один ясный день он не повстречал маленького мальчика – сироту, чья семья тоже погибла на войне. «Папка, ты мой папка!» – закричала учительница, изображая мальчика, обнимая руками саму себя. Да, да, да, я твой папка! – и они кинулись друг другу навстречу. Детские ручки обвились вокруг сильной мужской шеи…