Борис Вельберг - Сосново

…………

– (Анна) : …а ещё я была влюблена… был у нас в группе один… особый такой… из гусарского полка… однажды мы на пьянке сидим друг напротив друга… и он говорит мне, что, мол, уже со всеми девочками у нас в группе переспал… а что ж я-то упираюсь?.. ах!.. мы с мужчиной смущены… отшутилась как-то… а про себя подумала, что я его никогда не смогу уважать… а любить, наверно, всё же буду… прямо как чуял, что я не могу устоять… вился всё вокруг… но я потом с ним спать раздумала… к сожалению, к счастью или уж не знаю к чему… ах, не хочу про это!.. с ним всё было не так – всё!

– (Глеб) : …ты часто обрываешь… словно до конца дойти не хочешь.

– (Анна) : …есть вещи, которые не должны превращаться в слова… это как к птенцу придут и скажут: сейчас мы тебя подстрижём.

– (Глеб) : …на этой нитке у каждого свой предел… но там ведь не только обломы… там бывают и чудеса.

– (Анна) : …нельзя… намеренно так делать нельзя… нельзя себе приказы давать… ну а если само собой получится, то как бы и не виновата.

…тут она лицо к нему повернула… посмотрела просто и глубоко… у него даже мураш по спине прошёл, как от касания.

– (Анна) : …а ты молчишь всё… я, наверно, говорю много?

…прямо в глаза посмотрела… с тем открытым и серьёзным выражением, как джазмены, когда дают своему корешу соло… не спрашивая, а создавая паузу… уступая.

…Глеб замямлил от неожиданности… не знал, с чего начать… но выплыло само собой… начал рассказывать о своей дикой и бесцельной поездке через Россию с Сашкой и двумя бабами… с палатками… на попутных машинах… сквозь пыльные дремучие городишки и станицы, замкнутые в себе… очерченные тяжёлыми воротами и глухими заборами… с бестолковыми рассказами попутных шофёров… дикими выходками случайных собутыльников… с беспричинными вокзальными драками… с безрадостностью базаров и одичалостью тупиков… с подкожной злобой, гарью и грязью Северного Кавказа.

…………

…их в Грузии на свадьбу пригласили… бабы-дуры блокноты взяли, чтоб тосты записывать… а свадьба-то была между старой матёрой блядью и её волооким тупым ёбарем… кто-то там начал против Глеба и Сашки что-то пиликать… и против всех русских вообще… Глеб очень завёлся… гости глазками засверкали, движуху предвкушая… но когда Глеб встал из-за стола… тот дегтярь не встал… передумал идти на крутяк… обхезался… Глеб бабам свойским скомандовал и с ними вышел… а Сашка обратно мириться поплёлся… кирной Глеб возненавидел его тогда… в морду ему дал, когда тот вернулся… Сашка убёг… по другому берегу узкой речонки ходил… и камнями в Глеба издали кидался.

…………

…в Тбилиси у геолога попутного заночевали… так дружелюбно пел и крюшон им варил… всё подливал и подливал… а среди ночи в кровать к Глебовой бабе приполз… по́ херу ему было, что Глеб в той же кровати спит… он Глебову бабу хотел с противоположной стороны трахать… Глеба не тревожа… Глеб вмазал ему один раз… но от души… тот лежал на полу и плакал… зачем они остались у него ночевать?.. утром смотрели друг на друга как чужие.

…………

…что это ему вздумалось так перед ней вывернуться наизнанку?.. уж бывало, высказывался на надрыве перед обожаемыми существами… чтобы лишний раз убедиться в отсутствии созвучия… а также прочей обоюдной тождественности и адекватности… знал за собой и словесную отрывчатость… когда более половины текста молчаливо пробегает в душе… а сказанные слова никнут кривыми вешками средь «половодья чувств»… косозубо и бездумно поперёк и невпопад поставленными… знал ведь, что нельзя себе откровенности позволять… ни с кем… более всего – откровенности!.. а тут… словно плотина рухнула… и понесло все окрестные палисадники с курями к последнему морю.

…и он, себя нездешнего вспоминая, лепил в пустоту… про ржавую арматуру… тёмные от солярки шпалы… про скривившуюся опалубку бетонных работ… раскуроченные столбы фундамента… горелые грузовики… друг на друга наваленные… за которыми того мужика втроём били… а тот тихо выл… на боку лежал… лицом у земли… дали ему ногой по башке… ещё раз дали… присели над ним, долдонили… снова били… ноги его из-под их бушлатов торчали… Глеб мимо шёл и смотрел, не понимая и не умея крикнуть… они увидели Глеба… и махнули ему: канай, мол … а он всё стоял… ну ему ещё раз махнули… он было мимо потащился… но вдруг остановился и окликнул их громко… один из тех повернулся и на него пошёл… Глеб кусок арматуры взял… стояли они друг от друга метрах в десяти… соображая… потом Глеб прочь пошёл… а тот стоял сзади и смотрел, как уходит Глеб.

…………

…на вокзале в Орджоникидзе… когда этот чухан к ним в ресторане подошёл… на бабу Сашкину посмотрел… сказал, что в морду ей даст… она, бедная, посерела лицом… а Сашка сидел и молчал… тут Глеб встал… нож в кармане нащупал… вытянул плоско вдоль ноги… заховано в ладони… чтоб лишние не узыркали… открыл его за спиной… лезвие в рукаве спрятал… и стал обходить стол… но там им не дали… много народа было… отошёл мужик… и Глеб сел обратно за стол… всё летело внутри… знал, что это только начало… а евоная походная дура начала смеяться из-за ножа… Глеб даже не обиделся… она ж про то ни в кость не рубит… а когда вышли на улицу – тот чухан ещё с одним ждали у выхода… сцепились впотьмах… Глеб сразу ударил ножом, и тот завыл… похоже, в руку… в кость пришлось, но глубоко всадил.

…………

…в Грозном к ним осетин приклеился… была тяжёлая вязкая драка на задах лабаза промеж поломанных судьбой деревянных ящиков… и никого вокруг… Глеб упорно соображал, как его по-быстрому положить… если сейчас какой осетинов дружок объявится, то ему (Глебу) будет быстрая хана… осетин бил и бил сильно… пока не рухнул Глеб… об ящики, обитые железом, морду себе в клочья изодрал… скрепил кишку… поднялся… и ёбнул осетина ящиком с полного замаха… так что тот (ящик, не осетин) на щепки разлетелся… а Глеб вслед за ящиком этим куда-то мимо вперёд полетел… носом в тару… тут уплыло всё… а потом уже не было осетина… и его походная дева волокла Глеба по земле… как куль… платком с морды кровь вытирала… то ли осетин ему так дал, что башка поехала… то ли он своим ходом обо что-то ёбнулся.

…………

…и как однажды далеко в море заплыл… а когда повернул к берегу, вдруг усталость такая навалилась… совсем сил не стало… руки и ноги больше не слушались… и вдруг совсем полная немощь упала на него… сладкая немощь… не хотелось ни превозмогать, ни бороться… а вот от всей этой поверхностной херни плавно уйти тихим и покорным листиком в воды эти, случившиеся вокруг (сладость-то какая!) …плавать там тайно и подводно… приблудным околодевшим топляком… китовые гулы слушая… ничего не мог поделать с собой… так захотелось бросить всё навсегда… все малахольные береговые делишки… и больше не барахтаться… истому эту… истому небытия ощутить… пришлось палец до остервенения кусать… до крови… чтоб какие резоны на заднем плане засифонили… совсем не боялся тогда смерти… ну ни капли… знал, что должно там, за занавеской, ещё что-то быть… ибо если всерьёз, то ведь ни один человек смерти не боится… то есть боится, но как-то не так, как боялся бы абсолютного конца.